Россия в условия стратегической нестабильности - [5]

В русской традиции термин "нация" имеет вообще несколько иной смысл, чем в западноевропейской. Он означает здесь близость людей не по крови, происхождению и даже не по общей для них светской культуре, а по вере. Государство равновелико здесь религиозно-духовному, т. е. сверхнациональному. Попытка на католическом Западе создать нечто подобное (в лице, например, священной Римской империи Карла Великого) окончилась, как известно, неудачей, положившей начало образованию самостоятельных национальных государств. Раздельное существование духовного и политического центров, церкви и государства привело в Западной Европе к секуляризации политической власти, вынужденной поэтому апеллировать уже не к религиозному, а к национальному единству. Последнее понимается в данном случае как культурная (в смысле языка и письменности) и политическая, т. е. как секуляризированная общность людей. Национальные границы и перегородили Европу, стали первым и, возможно, главным препятствием на пути реализации "римской идеи". Национализм родился на Западе и явился причиной многих потрясших его конфликтов и войн.

Отсюда и другое отличие российского пути общественного развития западноевропейского. В нем утверждался иной тип общества, чем тот, который сложился в католической и протестантской Европе — не бюргерский и буржуазный. Легшей в основу западной цивилизации "гражданской общине", идущей от греческого полиса и римской "цивитас", Россия противопоставила иное — в истоке христианское — понимание общественной жизни — то, что условно можно было бы назвать "духовной общиной". Ее не надо путать с сельской ("Gemeinchaft"), общей для всех земледельческих народов. Особенность России часто видят в свойственном ей коллективном, общинном духе, что справедливо только при следующем допущении — основу этой общинности она искала именно в духе, а не в традиционных (патриархальных) формах сознания крестьянских общин. Последнее в лучшем случае могло лишь способствовать становлению духовной общинности, но не подменять ее собой.

Общество, согласно такому представлению, образуется не столько путем интеграции в правовое государство частных и автономных индивидов, озабоченных лишь интересами личного блага и пользы, сколько объединением людей вокруг высших и универсальных ценностей и целей человеческого существования, имеющих сверхнациональное, общемировое значение. Последние могут представать как в религиозном, так и в светском обличии, но именно они должны доминировать над всеми расчетами и соображениями экономического и политического характера (не говоря уже о геополитических). Только главенство духовного и объединяющего всех начала над социальной материей может придать ей стойкость и крепость. Россия не просто сформулировала в своих историософских размышлениях идею такого общества, но и пыталась провести ее, порой с большими отступлениями, издержками и жертвами для себя, в реальную жизнь. И пока эта идея жила в сознании россиян, жила и Россия.

Можно много и долго говорить об утопичности такого проекта, хотя я не склонен так думать. Важно то, что в нем угадана единственно достойная человека перспектива общественного развития. Без устремленности к универсальному и духовному любое общество вырождается в человеческих муравейник, где каждый только за себя, отчужден от других и потому попадает под власть обезличенных и враждебных ему сил. В истории Запада это вполне подтвердилось начавшимся уже в XIX в. перерастанием гражданского общества в массовое. Кризис просветительской идеологии с ее культом индивидуальной автономии и личной свободы — прямое следствие этого процесса. Если мы со своим желанием утвердить в обществе примат духовных и моральных ценностей кажемся не от мира сего, находясь действительно в состоянии перманентного экономического кризиса, то для Запада постоянной темой его размышлений о себе является кризис духовный, культурный, о чем свидетельствуют все западные философские источники.

Принципы гражданского партикуляризма и духовного (христианского) универсализма, воспринятые Европой и Россией от своих исторических предков, — не взаимоотрицающие, а взаимодополняющие принципы, разошлись в истории, выступили в форме противоположности между Россией и Европой, Востоком и Западом. Было бы, однако, безумием на этом основании отвергать один из них в пользу другого. Опыт России столь же необходим для Запада, как и опыт Запада для России. Если мы хотим в будущем избежать, с одной стороны, отрицательных последствий массовизации общества и культуры с их стандартизацией, обезличиванием и усреднением человеческой жизни, а с другой — традиционного для нас пренебрежения частными интересами и правами человека, ведущего к экономическому застою и политической несвободе, то надо научиться сочетать между собой то, что открылось Западу и России в их долгом историческом существовании. Как это конкретно сделать — другой вопрос, на который сейчас нет окончательного ответа. Но только так можно решить поставленную когда-то Римом задачу человеческого единения, не пожертвовав для этого ни Россией, ни Западом. А от решения этой задачи человечеству никуда не уйти.