Россия в эпоху Петра Великого. Путеводитель путешественника во времени - [3]

И соборы, соборы, соборы! Все путешественники, посещавшие Москву, поражались обилию храмов. Петр к церкви относился сдержанно и даже переплавлял колокола на пушки. Но и при первом императоре не угасало желание горожан видеть свой приходской храм нарядным, богатым и красивым. Церковь была для русского человека моделью идеального. Входишь в православный храм в момент службы и чувствуешь, что ты окружен красотой со всех сторон. Глаза взирают на древние иконы, уши наслаждаются пением хора, нос ощущает благостный запах ладана. «В церковь людей созывают звоном колоколов, которых здесь большое множество. Они, как и у нас, звонят во время пожара. Большинство бояр в своем доме имеют часовни или молельни, в которых совершают для них богослужения домашние попы, как бы капелланы, специально нанятые для этого», – описывает Москву иностранец.

Да, покидая пределы церкви, житель петровской Москвы опять сталкивался с будничной грязью, плохими дорогами, худыми домами, но, переступая порог церкви, он, видимо, забывал о всех горестях и погружался в мир прекрасного. Красота церкви, увы, не спасает мир, но ревностно охраняет свой уголок рая на земле. Слабое развитие светского искусства компенсировалось огромным количеством первосортных храмов, которые строились искусными зодчими и украшались «хитрыми» живописцами. У Даля «хитрый» значит «искусный, мудреный, изобретательный, замысловатый, затейливый».

Москва времен Петра современному человеку покажется совершенно иным городом – с другой системой налогов, социальных отношений, общественной иерархией, государственным строем. Мы редко в ходе ежедневных поездок на работу или учебу сталкиваемся с петровской Москвой. Она дремлет в переулках, она ждет своего кропотливого исследователя – археолога «в поле», историка в архиве. Можно, конечно, любоваться картинами А. Рябушкина и А. Васнецова, но нам трудно понять, что вдоль Красной площади при Петре проходит Алевизов ров, что москвичу в конце XVII века иногда очень трудно перебраться через Неглинку, где стоят вполне себе крепкие Воскресенский и Троицкий мосты.

Даже район с отдельным названием – Занеглименье! Моховая – уже Занеглименье. Старый Московский университет – тоже Занеглименье. Перекличка церквей, холмов и возвышенностей превращала Москву в сложный, но живописный организм. «Древняя топография города имела иной вид и представляла больше живописности, чем теперь, когда под булыжною мостовою везде исчезли сохраняемые только в именах церковных урочищ поля, полянки и всполья, пески, грязи и глинища, мхи, ольхи, даже дебри или дерби, кулижки, т. е. болотные места и самые болота, кочки, лужники, вражки-овраги, ендовы-рвы, горки, могилицы и т. п., а также боры и великое множество садов и прудов», – писал Иван Забелин, готовя статью о Москве для Брокгауза. Когда проходите очередную московскую церковь, обращайте внимание на вторую часть ее названия (т. н. урочищное определение), и вы узнаете много интересного. Например, один из московских храмов на Маросейке имеет сразу три подобных определения – в Клённиках, Блинниках и Клёпиках. Или бочки клепали, или блинами торговали, или клены сажали вдоль стены Китай-города.

Средневековая Москва знавала и топонимические споры – в 1658 году Фроловские ворота Кремля переименовали в Спасские, неблагозвучные Курятные ворота стали Троицкими, Чертольская улица стала Пречистенской.

Территория Кремля была подвижна и постоянно расширялась, пока не закрепилась при Иване III постоянным кольцом стен. Кремль – это город в городе. Карамзин пишет, что каждый богатый боярин стремился иметь двор или палаты внутри Кремля. У стен Кремля угнездилась торговля, живописная и красочная. «На Красной площади с утра до вечера толпилось множество людей праздных, господских слуг, купцов и продавцов всякого рода вещей. Сие место походило на римский Форум. Тут рассказывались всякие любопытные вести», – пишет Карамзин в «Вестнике Европы». Карамзин пересказывает путешествие Олеария и упоминает место, где в «…хорошую погоду московские жители стригли себе волосы, которыми земля была там устлана как мягкими тюфяками».

Китай-город был одновременно центром торговли, религии и просвещения. На Никольской – множество монастырей и Славяно-греко-латинская академия. Вокруг Ильинки сосредоточена торговля. Варварка славится своими богатыми палатами и богомольностью. Чуть ниже, за торговыми рядами, находится пристань, где разгружают товары. Пристань находится на берегу Москвы-реки, в топком и ненадежном месте, о чем говорило название церкви Николы Мокрого.

Торопятся по своим делам мещане, купцы, служащие приказов. На улице появляются девушки. «Иностранцы чрезмерно хвалили красоту московских женщин, но с отвращением говорили о странном их обыкновении размазывать себе лицо белилами и румянами так, что сии грубые краски лежали на нем толстыми слоями», – писал Карамзин. Петр своими постановлениями о платье разбудит женскую красоту, что в итоге приведет российский XVIII век к портрету Струйской.

Насколько велика Москва при Петре? Для Иржи Давида это город «очень большой». Забелин пишет, что иностранным путешественникам второй половины XIX века называли цифру в 38 верст. Вероятно, в эту цифру включали все лежавшие за пределами городских стен села и деревеньки. Камер-Коллежского вала еще нет, а его длина составит примерно 37 километров.