Россия солдатская - [17]

— У нас комсомольцы-хулиганы запасли было бутылки с керосином, деревню жечь, — прямо заявила одна разбитная, задорная бабенка, — а старики их всех побили. Вы как хотите, а дома жечь мы не позволим.

— Так это, мать, наверное были бутылки против немецких танков приготовлены, — возразил тоном провокатора Розанов, — вон, в Финляндии, когда наши наступали, то их и старики, и старухи и дети даже обстреливали!

— Не знаю как в Хвипляндии, — вспылила бабенка, — а только мы свои дома жечь не позволим… да и ямы вы здесь будете рыть совсем даже напрасно!

— Мы, мать, тут не причем, — спокойно ответил Розанов. — Мы сами от власти пострадали: в концлагерях срок отбыли.

Бабенка сразу помягчала и даже предложила поставить самовар. Григорий с удивлением посмотрел на старика. Голубые глаза лукаво улыбнулись.

— Вы меня не бойтесь, — сказал Розанов, — я ведь тоже на канале работал и так же, как вы, уволен. А вас я знаю через свою хозяйку — она с вашей хозяйкой дружит.

На минуту привычная подозрительность проснулась в Григории, но, посмотрев еще раз на старика, он решил, что тот не может быть провокатором.

Работа квартирьеров состояла в том, что они обходили всю деревню, дом за домом, и определяли, сколько человек можно поместить на освобожденной хозяевами площади. Хозяевам оставлялась кухня, иногда какая-нибудь коморка. Северные избы были большие, добротные, но, подсчитав имеющуюся площадь и разделив ее на количество рабочих, Григорий получил цифру менее двух квадратных метров на человека. Это значило, что ночью можно будет спать, только использовав каждый сантиметр пола, вповалку от дверей до окон. Много неприятностей создал вопрос с посудой: бабы заранее отказывались готовить на рабочих и не хотели давать свои котлы и горшки. Григорий умел говорить с народом, Александр Владимирович внушал уважение возрастом и благообразной внешностью, но отношение ко всем мероприятиям власти было настолько враждебное, что уговаривать крестьян смириться с последствием вселения к ним рабочих было очень трудно.

По крайней мере лично убедился, что для развития партизанского движения против немцев почвы нет. Они скорее пойдут против большевиков, — думал Григорий.

После изнурительного дня заночевали у одного старика-старообрядца. Жил он в двухэтажном доме с массивными ставнями и крепко запертыми воротами, В просторной комнате внизу хозяин постелил гостям на сдвинутые лавки перины в домотканных чехлах, положил большие серовато-белые подушки и одеяла. Сели ужинать. Григорий и Александр Владимирович достали хлеб и привезенные из дому сало и сахар. Хозяин все время искоса наблюдал за ними, потом подсел к столу, подперев сивую бороду загорелой ладонью, хитро блеснул глазами и спросил, как бы небрежно:

— Что же, укрепления строить будете?

— Линию Сталина, — ответил иронически Александр Владимирович.

— Вы кто же такие будете, инженеры или по партийной линии?

— Самые обыкновенные рабочие: позавчера мобилизовали, а сегодня уже у вас, — ответил Розанов.

— Вот как… — неопределенно протянул хозяин и лукавые искорки в его глазах погасли.

— А давно Новгород взяли? — спросил Александр Владимирович.

Хозяин стал серьезным.

— Всего несколько дней. Спервоначала у нас тут паника была: комсомольцы хотели деревню жечь, но старики не дали. Хватит нам этого! — вдруг закончил хозяин решительно и посмотрел на Григория и Розанова странным, диким взглядом.

— Старик с характером, настоящий кулак, — подумал Григорий. — Как такой уцелел?

— Хватит с нас! — сказал еще раз хозяин. — Один раз сделали революцию и довольно!

— Помещиков в 17-ом году громили? — не без ехидства спросил Александр Владимирович.

— Нет, — дико-злобное выражение лица крестьянина сменилось неуверенно самодовольным. — Нет, самую эту что ни на есть настоящую революцию я начинал в феврале 1917 года, в Петрограде в Волынском полку был.

Григорий насторожился. Глядя на бородача-старообрядца, трудно было представить себе солдата Волынского полка, начинавшего революцию. Александр Владимирович сразу ощетинился и молча жевал хлеб. Хозяин не заметил этого и сидел, поглощенный воспоминаниями.

Понял, что сделал тогда глупость, но не может не гордиться своей исторической ролью, — сообразил Григорий и спросил с интересом и участием: — А страшно было поднимать восстание?

Старик сразу размяк:

— Как думаешь? Первые ведь мы поднялись… жутко… вся страна неизвестно за кого, а мы начали. Потом все просто оказалось, — добавил он почти разочарованно.

— Ну, а теперь что думаешь? — не выдержал Александр Владимирович.

— Что думать-то! — посмотрел на него, приходя в себя хозяин, — Деревню жечь не дадим — и все. Лицо его опять стало жестким.

— Что про немцев слышно? — спросил Григорий. — Новгород ведь от вас совсем близко.

— Близко… только болота тут, Я так думаю, что укрепления в нашей местности и строить незачем, — в глазах забегали давешние лукавые искорки. — Немец больше по открытой местности наступает. Сначала авиацией разобьет, а потом танки пустит. Незачем им в болота лезть.

— Похоже на то, — улыбнулся Григорий, — но наше дело маленькое: велят копать, мы и копаем.