Россия, Польша, Германия: история и современность европейского единства в идеологии, политике и культуре - [57]

Ослабевшая в 1770–1780-х гг. Франция не могла принять активного участия в европейских делах, а реформы Иосифа II ограничивали внешнеполитическую активность Австрии. Но произошла Французская революция, вследствие чего Пруссия стала терять свои позиции как противница императора, так или иначе выступавшего в качестве защитника имперских чинов от возможной агрессии со стороны Франции[435].

Россия в то время, еще до смерти Иосифа II, оказала полную поддержку Австрии, что должно было сдерживать Пруссию от враждебных действий в отношении Вены. Многочисленные заседания Тайной Конференции и Придворного Совета в Вене показывают, что там пытались преодолеть кризисную внешнеполитическую ситуацию и выработать линию на сближение с Пруссией на основе принципов «лояльности», «справедливости» и «умеренности», что означало преобладание оборонительных тенденций над наступательными. Такая линия диктовалась соображениями устранить проявления внутреннего и внешнего кризиса, в котором оказалась держава Габсбургов. Готовившиеся в последние годы императора Иосифа II реформы были отложены, тем более что произошли волнения в Венгрии, Богемии (Чехии) и наследственных австрийских владениях. Движение за независимость в Австрийских Нидерландах так или иначе побуждало нового императора думать о согласии с Великобританией, Голландией и Пруссией. Кроме того, австрийские верхи беспокоили экспансия России в южном направлении и национальные движения в Сербии, Валахии и Молдавии. Естественно, что Кауниц по-прежнему был настроен против Пруссии как «наследственного врага» и оставался сторонником союза с Парижем, полагая, что невмешательство во внутренние дела Франции будет наилучшей гарантией против агрессивности революционных властей в отношении Империи.

В самой Пруссии также не было единой позиции по отношению к плану Герцберга. В это же самое время прусские политики усилили активность в направлении Польши, надеясь вынудить польского короля согласиться на передачу Пруссии Гданьска и Торуни. Конечно, полного единства по этому вопросу в Берлине не было, так как ряд политиков был склонен к сохранению мира с Польшей, ибо поляки опасались в случае вмешательства России в решение прусско-австрийского конфликта и вторжения русских войск на территорию Речи Посполитой.

Созданный в 1780-е гг. русско-австрийский союз ограничивал возможности Пруссии в европейской политике. Исходя из этого Фридрих Вильгельм II поддерживал антиавстрийское движение в Южных Нидерландах, тогда ка к Герцберг подумывал о том, как лучше использовать сложившуюся ситуацию в интересах Пруссии, вплоть до улучшения русско-прусских отношений и даже заключения русско-прусского союза с целью приобретения Гданьска и Торуни. Естественно, что территориальная экспансия России, осуществлявшаяся императрицей Екатериной II и утверждавшая статус России как великой державы, беспокоила Берлин. Конечно, Екатерина притязала на Варшаву и Константинополь, что широко обсуждалось в европейской, в частности, в английской печати и служило темой многочисленных карикатур. Однако как трезвый политик, она понимала, что слишком активные действия в Центральной Европе могут настроить имперских чинов против России. Можно согласиться с мнением К. Хертера, что роль России как гаранта Тешенского мира 1779 г. не была столь уж значительной, что выразилось в решении постоянного рейхстага в Регенсбурге в 1791 г. не рассматривать возможное продвижение российских войск по территории Империи в походе против Франции как выполнение ею роли гаранта Вестфальского и Тешенского мира. Действия русского двора между 1780 и 1806 гг., скорее, можно рассматривать в рамках русско-австрийского союза и только как признание принципов международного права согласно договорам 1648 г. в Мюнстере и Оснабрюке. Австрия при Иосифе II рассчитывала на союз с Россией как на средство ограничения экспансии Пруссии и как на поддержку в вопросе об обмене Южных Нидерландов на Баварию. Сохранение российско-австрийского союза создавало немалые трудности для Берлина, на что особенно указывал Кауниц, и способствовало сохранению надежды Вены на возвращение власти над Южными Нидерландами. В свою очередь проблема Нидерландов грозила стать «европейским скандалом» и обострить международную ситуацию[436].

Прусские дипломаты безуспешно пытались привлечь внимание Национального собрания Франции к событиям революции в Южных Нидерландах, чтобы то поддержало эту революцию, «насолив» тем самым Австрии. В то же время императору удалось успокоить волнения в Венгрии, благодаря умелой пропаганде настроив горожан и крестьян против дворян и аристократии. Имперские политики также сумели создать единый фронт из ряда католических правителей Германии против планов изменить статус императора, сделав его лишь первым среди равных германских князей. Это привело к восстановлению политического равновесия в Империи и возникновению нового видения имперской политики, т. е. возможного и даже неизбежного разделения Империи на две сферы влияния между двумя великими немецкими державами[437].

Казалось бы, преодоленный внутриимперский кризис в действительности был проявлением системного кризиса в европейской политике, дальнейшее развитие которого теперь зависело от событий во Франции. Барон Тугут, возглавивший еще при жизни Кауница австрийскую дипломатию, пытаясь бороться с революционной и наполеоновской Францией, больше был настроен не на поход на Париж, но на сохранение и расширение имперских ленов в Италии. Пруссия пыталась настроить Австрию на захват дунайских княжеств с тем, чтобы усилить свое влияние в Польше вопреки российской императрице, стремившейся все же сох ранить целостность Речи Посполитой и вместе с Австрией гарантировать такое положение