Россия, Польша, Германия: история и современность европейского единства в идеологии, политике и культуре - [55]

. «По поводу […] прибавления войск, – говорилось в инструкции из Петербурга, – ссылаемся мы на наши прежние рескрипты, и поскольку ничто на участие в войне не направлено, то было бы при всех обстоятельствах хорошо и полезно предотвращать это прибавление и оставить дело на прежнем основании. Что, однако, касается увеличения власти гетманов, то в этом не может быть никогда ничего хорошего, особенно до тех пор, пока она, как это обстоит ныне, будет оставаться в столь злонамеренных нам руках» («Wegen der […] Augmentation der Trouppes, – последовало повеление из Петербурга, – beziehen wir uns auf unsere vorige Rescripta und fals wegen der Teilnehmung am Kriege nichts auszurichten ware, würde allerdings gut und nötig sein, diese Augmentation zu verhindern und die Sache auf dem alten Fuss zu erhalten. Was aber die Vergrößerung der Macht der Feldherrn betrif, so kann dieselbe nimmer gut sein, absonderlich solange dieselbe in solcher übelgesinnten Hände, als es gegenwärtig ist, beruhen wird»)[426].

Знаменательно, что Соловьев приписал дилемму: если Польша не вступит в войну с Турцией, то не может быть и речи об увеличении польской армии – только замыслу Кейзерлинга и обошел молчанием позицию петербургского двора. Целью его определенно было желание абстрагироваться от тех фактов, которые не согласовывались с его собственной концепцией, и скрыть отрицательное отношение русского правительства к польским реформам.

В цитированной выше инструкции все же следует отметить значимую, по сравнению с более ранней однозначно враждебной позицией, перемену в отношении «аукции» войска. Рассматривая ее как путь привлечения Польши к участию в войне, новые российские повеления все же допускали увеличение польской армии – при определенных условиях. Но зато не предусматривалась – о чем просила польская сторона – поддержка на сейме усилий, направленных на увеличение численности армии. Максимум того, на что Петербург готов был согласиться ради вступления Речи Посполитой в войну с Турцией, – это толерантность по отношению к этим усилиям.

Перевод с польского Маргариты Леньшиной

Ю.Е. Ивонин (Смоленск) «Второе ниспровержение альянсов» и разделы Польши

Анализируя международные факторы разделов Польши, их можно рассматривать с разных точек зрения: как функцию европейской системы государств, как следствие Французской революции конца XVIII в., как результат прусско-австрийского соперничества в Империи и германской политики территориальных обменов и «округлений», как следствие «негативной» польской политики и т. д. Европейская система государств трансформировалась в начале XVIII в. из габсбургско-бурбоновского равновесия сил в мультиполярную систему Пентархии пяти великих держав, игравших доминирующую роль в Европе до Первой мировой войны. Пентархия основывалась на военной и экономической мощи ее членов и региональном влиянии, тесно связанном с ростом национального экономического пространства и географической целостностью территории, что вело к стремлению исключить какие-либо внутренние анклавы и внутренние границы. Изменения внутри самой системы великих держав могли строиться только на легитимной основе в соответствии с представлениями о равновесии сил, не допускавшем как чрезмерного усиления одного из участников по отношению к другим, так и чрезмерного ослабления, поскольку и то и другое могло привести к кризису самой системы. Общее поле напряженности между устремлениями к гегемонии и к равновесию сил оставалось долгое время и остается основной проблемой не только европейской истории.

Характерные для эпохи абсолютизма тенденции к консолидации дворянства, укреплению и славе династий, честолюбие монархов и матримониальные союзы сопутствовали совершенствованию военной организации и военной экспансии, игравших роль моторов в становлении государств раннего Нового времени и европейской системы государств[427]. При этом возникавшие время от времени ситуации дестабилизации как внутреннего положения государства, так и системы государств являлись существенными предпосылками многочисленных военных конфликтов между великими державами, в которые неизбежно вовлекались и другие государства, становившиеся либо участниками, либо жертвами этих конфликтов[428].

Принятые со времен Л. фон Ранке представления о политике и роли великих держав в значительной мере сохранились, хотя и подверглись определенной модификации. Интересная, хотя и спорная в ряде положений, концепция американского историка П. Шредера, согласно которой о европейской системе государств можно говорить не с 1648 г., а с 1763 г., считая Семилетнюю войну высшей точкой равновесия сил, строится также на том, что между 1763 и 1787 гг. Великобритания и Россия оказались способными расширить свое влияние, воспользовавшись усугубившейся уязвимостью других великих держав. Однако соперничество ведущих субъектов европейской политики сопровождалось их стремлением покуситься на существование и независимость промежуточных держав – Польши, Османской империи, чинов Старой империи. В результате практика равновесия сил привела к всеобщему кризису безопасности континента, имевшему тяжелые последствия для Франции, Австрии, Пруссии, Польши, Османской империи, чинов Старой империи. Кроме того, многие внутренние государственные и социальные факторы, а также интеллектуальные течения влияли, в решающей степени, на состояние международных отношений