Россия, Польша, Германия: история и современность европейского единства в идеологии, политике и культуре - [53]
В наших исследованиях была определена задача критически проанализировать все имеющиеся свидетельства источников, на которых основывается тезис о благосклонном отношении России к реформаторским планам сейма 1744 г.[414].
Из-за недоступности российских архивных материалов, касающихся дозволения Петербургом проведения польских реформ, изучавшие указанную проблему исследователи опирались прежде всего на донесения прусских послов в Петербурге, в Варшаве и в Дрездене. В этих рапортах прусские дипломаты жаловались, что российские политики уклонялись от совместных действий с пруссаками в отношении польского сейма и вынашиваемых на нем преобразовательных планов. Однако отказ такого рода вовсе не свидетельствовал о согласии российской стороны на проведение реформ, он мог быть продиктован самыми разными тактическими соображениями – русские, например, не хотели, чтобы в Пруссии знали об их истинном отношении к намеченным в Польше планам. И вообще, из этого отказа от сотрудничества вовсе не должно следовать, что само по себе отношение это было доброжелательным.
Другой причиной, заставляющей сомневаться в позитивном отношении России к польским попыткам «аукции» войска в 1744 г., было то наблюдение, что предположения о возможности использования Россией против Пруссии численно увеличенной армии Речи Посполитой встречается в польских, саксонских или английских источниках, в то же время источники, достоверно отражающие российскую точку зрения на проблему, не содержат даже намека на такого рода замыслы.
Вместе с тем существуют свидетельства того, что Россия ни аукции войска, ни других реформ допустить в Польше не хотела. Слишком легкий подход к упорядочению тех свидетельств, которые содержатся в публикациях источников, это третья ошибка сторонников точки зрения о больших реформаторских возможностях сейма 1744 г. В качестве примера можно привести высказывание императрицы Елизаветы в марте 1744 г., что «аукция» войска в Польше не может быть безразлична для России[415], а также оглашенную в Варшаве 13 декабря 1744 г. ее декларацию, в которой императрица объявила, что Россия всей своей мощью выступит как против тех, кто покусится на Августа III, так и против каждого, кто осмелился бы покуситься на польские вольности[416].
Главной причиной, по которой историки придерживались мнения о благосклонном отношении России к польским реформам и не обосновали свои выводы на достоверных источниках, была недоступность до недавнего времени русских архивов. Однако ситуация изменилась. Что же следует из тех актовых материалов, которые начиная с 1992 г. мы имеем возможность изучить?
Прежде всего, удивляет отсутствие в этих материалах упоминаний о планах увеличения польской армии во время примирительного сейма 1736 г. Этот сейм, действительно, не принял определенного решения ни о размере увеличения численности войск, ни о способе его осуществления. Однако сейм образовал комиссию, которая должна была изыскать на «аукцию» средства и результаты своей деятельности представить очередному сейму. Но в направляемых из Петербурга российскому послу в Польше – курляндцу Герману Карлу Кейзерлингу – инструкциях нет ни слова о проектах «аукции» на примирительном сейме. Можно предположить, что эта проблема в 1736 г. застала Кейзерлинга врасплох и только некоторое время спустя стала предметом бесед посла в Петербурге, где он появился в первые месяцы 1737 г.[417].
Все, что до сих пор было известно о позиции России по отношению к планам 1738 г., предусматривавшим увеличение польской армии, почерпнуто из труда С.М. Соловьева, до недавнего времени высоко ценимого и рассматривавшегося просто как заменитель российских архивных материалов. Русский историк писал, что Кейзерлинг, в связи с предстоявшим сеймом 1738 г., сообщал в мае т. г. о задуманной в Польше «аукции» войска. По мнению посла, это означало бы также усиление недоброжелательного России коронного гетмана Юзефа Потоцкого, и потому дипломат выразил мнение, что замыслам реформы следует противодействовать. Поэтому Кейзерлинг еще до того, как получил соответствующие инструкции, разжигал в обществе опасения из-за чрезмерных налогов, которые якобы будут связаны с «аукцией» войска, предостерегал, что увеличение численности армии вызовет недоверие соседей Речи Посполитой, а это, как он внушал, могло угрожать ее нейтралитету, и, наконец, через великопольских диссидентов прямо старался препятствовать поддержке планов «аукции» на сеймиках. «Но из Петербурга, – подчеркивал Соловьев, – посланник получал указы: хлопотать, чтоб Польша приняла участие в турецкой войне; хлопотать, чтоб Польша вступила в войну, и в то же время препятствовать увеличению ее войска было нельзя, и потому Кейзерлинг писал, что если Республика вступить в войну не согласится, то он будет мешать увеличению ее войска»[418].
Повествование Соловьева было сконструировано так, чтобы создать впечатление, будто российское правительство не только никогда и не помышляло о противодействии «аукции» войска (против увеличения польской армии был только русский посол), но напротив, рассчитывало на это. И только после того, как стало ясно, что уже нет никакой надежды на постановление сейма о вступлении Речи Посполитой в войну с Турцией, Кейзерлинг (снова только он, о позиции Петербурга Соловьев умалчивает) начал вместе с австрийским послом Францем Карлом Вратиславом тайно противодействовать планируемому увеличению численности польской армии
