Россия, Польша, Германия: история и современность европейского единства в идеологии, политике и культуре - [58]

.

Летом 1790 г. на Рейхенбахской конференции в Силезии при посредничестве морских держав, прежде всего Англии, было решено урегулировать австро-прусский конфликт и сохранить Османскую империю. Пруссия не получила ничего из польских территорий, а Австрия была вынуждена согласиться подписать мир с Османской империей. В Южных Нидерландах была восстановлена традиционная конституция, и вскоре австрийские войска без кровопролития вновь заняли эту провинцию.

Фридрих Вильгельм II с августа по октябрь 1790 г. пытался, хотя и безуспешно, привлечь Австрию к сотрудничеству в борьбе против революционной Франции. Это был уже определенный поворот в отношении Берлина к Французской революции, которая была первоначально встречена на Шпрее вполне спокойно. Прусский посол в Париже не только не избегал встреч с руководителями захватившего власть Третьего сословия, но в течение осени и зимы 1789–1790 гг. устанавливал дружеские контакты с различными его фракциями. Герцберг и ряд крупных прусских сановников симпатизировали целям революционеров, будучи сторонниками идей Просвещения и не одобряя стиль правления Бурбонов. Однако уже весной 1790 г. радикальные настроения в Париже стали вызывать опасения в Берлине. А в Вене опасались, что Пруссия будет поддерживать венгерских повстанцев. Кроме того, там замечали, что прусский король стал искать соглашения с Францией, продолжая зондировать почву для сближении Вены и Берлина. Леопольд II в марте 1790 г. отправил написанное в дружественном тоне послание в Берлин, которое было положительно воспринято, что способствовало успешному проведению Рейхенбахской конференции. Хофбург хотел обезопасить границы на севере и западе, чтобы осуществить экспансию на Балканах. В Вене также надеялись, что Пруссия не будет поддерживать нидерландских повстанцев, и не очень-то верили в серьезность антифранцузских предложений Берлина.

Кауниц полагал, что альянс Вены и Петербурга был бы наилучшим средством сохранения позиций Австрии ввиду ослабления Франции и нарушения вследствие этого европейского равновесия. А в Пруссии, прежде всего фаворит короля Бишофвердер, считали, что самым удобным путем выхода из кризиса было бы ослабление союзнических связей Вены и Парижа. Прусские политики также всячески стремились вовлечь в свои планы Россию, поспособствовав при помощи английской дипломатии заключению мира между Россией и Турцией. Теперь уже в Берлине думали не о том, чтобы втягивать Петербург в конфликты с западными и южными соседями, а о том, чтобы привлечь его к тесному сотрудничеству против революционной Франции. Отставка Герцберга и приход ему на смену Бишофвердера только обозначили смену акцентов прусской политики.

Попытка бегства Людовика XVI из Франции и его арест усилили обеспокоенность европейских королевских домов. Длительные переговоры между Бишофвердером и австрийскими дипломатами привели к заключению предварительной австро-прусской конвенции 25 июля 1791 г., завершившей пятидесятилетний период взаимной вражды. «Вторая дипломатическая революция», как ее назвал М. Хохедлингер, и которую правильнее было бы назвать «вторым ниспровержением альянсов», совершилась. Кауниц, подписавший ее вместе с Бишофвердером, высказывал сожаление о той ошибке, которую совершил Фридрих II, породивший австро-прусскую враждебность. Правда, и ныне подлинного взаимопонимания и искренней дружбы между Австрией и Пруссией не получилось вследствие расхождения многих их интересов. Неделей позже был заключен при посредничестве Великобритании, Пруссии и Голландии мир между Османской империей и Австрией в Систове. Заметим попутно, что австро-прусский «брак по расчету» не вызвал удовольствия в Лондоне[439].

Между тем очаг беспокойства возник у трех великих держав и на востоке в Речи Посполитой. Конституция 3 мая 1791 г., вводившая в шляхетской республике наследственную монархию, упразднявшая право на организацию конфедераций и «liberum veto», была расценена во всех трех столицах как результат Французской революции. Екатерина II не собиралась непосредственно вмешиваться в польские дела, предпочитая втянуть Австрию и Пруссию в антифранцузские предприятия, дабы, когда те будут заняты борьбой против Франции, получить большую свободу рук в польских делах. Хрестоматийный факт – ее признание статс-секретарю А.В. Храповицкому 14 декабря 1791 г.: «Я стараюсь втянуть Берлинский и Венский дворы в дела французские. Прусский бы пошел, но останавливается Венский […] Они меня не понимают […] я хочу вовлечь их в дела, чтобы самой иметь свободные руки. У меня много предприятий неоконченных и надобно, чтобы они были заняты и мне не мешали». Российская императрица ожидала обращения большей части депутатов польского сейма, не поддерживавших сторонников конституции, за помощью к русскому престолу. В то же время, что император Леопольд II приветствовал провозглашение конституции как шага по пути прогресса человечества, а официальной реакции из Берлина не последовало. Это не помешало прусскому королю в следующем же году выдвинуть планы увеличения территории Пруссии за счет восточного соседа. Кроме того, прусское правительство было обеспокоено намерением поляков восстановить польско-саксонскую унию. Это одновременно означало усиление антироссийских тенденций в политике Пруссии. Берлин рассчитывал также укрепить свое положение в европейских делах с помощью союза с Великобританией.