Россия на пороге Нового времени - [3]
«Отец русской исторической науки» В. Н. Татищев довел систематическое изложение истории российской только до нашествия татаро-монголов на Русь. Последующее время, и в частности годы правления Василия III, отразилось в его подготовительных материалах в виде переложения текста Никоновской летописи[15]. Общее представление В. Н. Татищева о происходивших в конце XV–XVI вв. событиях более или менее ясно. Для Татищева, как дворянского историка, история России сводилась преимущественно к истории русского самодержавия. Иван III Великий, «спровергнув власть татарскую, паки совершенную монархию возставил». Василий III, которого Татищев вслед за польскими авторами называет Храбрым, привлек его внимание тем, что он взял Смоленск, «все Северское княжение от Литвы возвратил» и построил на Суре город Василь и. Итак, Василий III лишь продолжил дело своего отца. В «Разговоре о пользе наук» Татищев говорит, что Иван III основал монархию, которую «сын и внук в лучшее состояние привели»[16].
Первый обстоятельный очерк деятельности Василия III составлен был князем М. М. Щербатовым, поместившим его в своей «Истории Российской»[17]. Автор для его создания привлек большой комплекс сохранившихся материалов, большей частью рукописных. Среди них — Никоновская летопись, Воскресенская летопись[18], Летописец начала царства и краткий Кириллов летописец[19], Типографская летопись[20], Степенная книга[21], Царственная книга[22], Казанский летописец и некоторые другие[23]. Из архива коллегии иностранных дел М. М. Щербатов черпал духовные, договорные грамоты великих и удельных князей, поручные бояр и крымские посольские дела. Много этих материалов он опубликовал в приложении к своей «Истории»[24]. Из исторических трудов XVI–XVIII вв. М. М. Щербатов использовал «Хронику» М. Стрыйковского, «Опыт» П. Рычкова[25], «Ядро» A. И. Манкиева, в меньшей мере разрядные и родословные книги, списки думных чинов. Знал Щербатов также ряд работ по истории Турции (Д. К. Кантемира), Польши и других европейских стран.
Словом, в своем труде М. М. Щербатов выступал во всеоружии имевшихся в распоряжении исследователя XVIII в. источников. Общая оценка истории России первой трети XVI в. сводилась у него к характеристике деятельности Василия III. М. М. Щербатов подчеркивал, что этот великий князь «усилил Россию», «содержал себе в союзе» ближайшие к России народы, стараясь избегать войны, ибо «почитал ее всегда вредною государству». В целом же «хотя не обретем мы в нем столь блистательных качеств, каковыми отличался его родитель… однако обретаем в нем сие набожие не суеверное и на добродетели основанное, которое есть основание твердых правил мудрого правителя»[26].
Откровенная монархическая концепция сочеталась у Щербатова с осторожной защитой привилегий аристократии. Так, прямо не осуждая заточение Василием III князя B. Д. Холмского, он замечает, что желательно было бы узнать причины этой опалы. Ведь бывали в истории случаи, когда «любимцы» государя творили его именем «неправосудия»[27].
Касаясь известия, что Василий III уморил в темнице голодом своего соперника Дмитрия, М. М. Щербатов ставил вопрос: не было ли это вызвано тем, что В. Д. Холмский хотел возвести Дмитрия Ивановича на престол, что и вынудило Василия III принять такие суровые меры против обоих лиц[28]. Возможно, это был своеобразный намек на события 1764 г., когда подпоручик Мирович хотел освободить находившегося в заточении Ивана VI Антоновича, но тот был, согласно распоряжению Екатерины II, убит, а сам Мирович казнен.
При описании присоединения Пскова М. М. Щербатов отмечал социальную рознь в городе («часть псковского народа быв утеснена другою»), в результате чего угнетенная псковским боярством часть населения надеялась в лице Василия III найти себе защиту[29].
Итоги дворянской историографии XVIII в. подвел Н. М. Карамзин. Подходя с консервативно-охранительных позиций к освещению русского исторического процесса, он писал, что Россия всегда спасалась «мудрым самодержавием»[30]. А раз так, то именно самодержцы и их деяния, а не народ стояли в центре внимания придворного историографа государя императора Александра Благословенного. «Два государя — Иоанн и Василий, — писал Карамзин, — умели навеки решить судьбу нашего Правления и сделать Самодержавие как бы необходимою принадлежностию России, единственным уставом государственным, единственною основою целости ее, силы, благоденствия». Но крупнейшей исторической фугурой Карамзин считал именно великого князя всея Руси Ивана III, который, по его словам, был «герой не только Российской, но и всемирной истории».
Василий III уступал в «природных дарованиях» и Ивану III, и Ивану Грозному, «был не гением, но добрым правителем», «шел путем, указанным ему мудростию отца»[31]. «Рожденный в век еще грубый и в самодержавии новом, для коего строгость необходима, Василий по своему характеру искал средины между жестокостию ужасною и слабостию вредною»[32].
Н. М. Карамзин сравнительно с М. М. Щербатовым значительно расширил круг привлеченных к исследованию источников. Кроме известных Щербатову он использовал изданные к его времени Архангелогородский летописец
