Россия и Дон. История донского казачества 1549—1917 - [209]

К июню 1906 г. движение в станицах достигло значительной степени напряжение. Самым значительным оказался усть-медведицкий приговор. 17 июня на имя председателя Государственной думы Муромцева поступил приговор, доставленный из Усть-Медведицкой станицы подъесаулом Мироновым и казаком Коноваловым. В приговоре сообщалось, что общественный сход станицы 10 июня, отстранив от председательствования станичного атамана и удалив полицию, постановил: «не давать более казаков для исполнения навязываемых им опричнических обязанностей и требовать обратно домой казаков 2-й и 3-й очереди». Станица выражала «благодарность за горячую защиту казачества и правдивое описание их быта донским депутатам: Афанасьеву, Араканцеву и Крюкову», а «гг. Васильеву, Савостьянову и Куркину, старающимся заслужить благоволение начальства», высказывала «порицание за их сомнительный патриотизм»[731].

Кроме станицы Усть-Медведицкой и воинских частей, поддержали левую часть донских депутатов Государственной думы хутор Фролов, станицы Малодельская, Сергиевская, Березовская и др. В их заявлениях была выставлена широкая программа местных реформ, в частности, требование возрождения войскового круга, выкупа или конфискации частновладельческих земель и т. д. Менее решительными в смысле требований, но вполне определенными по своему характеру были приговоры до полусотни станиц и хуторов, направленные членам Думы.

Приговор станицы Етеревской гласил: «Искони природные к войне и защите отечества, мы не останавливались ни перед каким призывом и с радостью шли на службу царскую, где приобретали себе честь и славу. Дедов и отцов восхваляли, про них пелись в народе военные песни. Мы думали, что и дети наши, по первому зову являвшиеся на службу, заслужат себе любовь народа. Что же видим на самом деле? Дети наши заслужили себе не славу народа, а кличку «дикая орда», народ их называет волками, убийцами, разбойниками, грабителями, продавцами себя, наемными душами. И мы с горьким сердцем сознаем, что это заслужено, хотя не всеми, но многими из них…»

Глазуновская станица, изложивши тяжкое положение семей мобилизованных казаков, писала: «Мы даже и не желаем, что наши сыны оберегают только чужое имение, а не отечество, – то пусть богачи сами охраняют себя, а в защиту батюшки-царя и святой Руси мы навсегда будем готовы выставить своих детей на границы, а помещиков мы охранять не согласны…»

В ответ на это движение правительство постаралось вызвать противоположное. Однако войсковой администрации удалось получить нужные ей приговоры лишь от 7 станиц (общее число станиц на Дону равно было 117, не считая 5 калмыцких). Это были станицы: Павловская, Трех-Островянская, Бесергеневская, Егорлыцкая, Букановская, Аржановская.

Павловская станица критиковала «недостойных членов» Думы за «словопрение», оскорбление «верных слуг Царя и родины – министров» и считала запрос о 2-й и 3-й очередях – «придиркой». Мы, заявляли павловцы, «клятвопреступниками быть не можем, несмотря ни на какие прокламации, брошюры и уговоры смутьянов-крамольников, шумящих об отмене смертной казни, а сами из-под угла воровски убивающих лучших людей в государстве…». Трехостровянцы заявляли: «Как бы ни называли нас враги государства Российского, для нас нисколько не обидно…» Егорлычане уверяли, что мобилизация даже поправила дела семей, ибо «казаки, состоя на службе, получают усиленное содержание» и от «избытков» его посылают на Дон. Аржановская станица, требовавшая в феврале выкупа владельческих земель, желала усилить мобилизованные части «для защиты нам дорогих… России и царствующего дома…».

Правительство не только не пошло навстречу казачьим пожеланиям, в смысле улучшения экономического и правового положения казачества, но – наоборот – приняло все меры, чтобы, с одной стороны, подавить казачье движение, с другой стороны, подкупить казачество подачками. Среди лиц, тяжко поплатившихся за участие в движении, надо назвать донского сотника Анисимова, участника ростовского восстания в декабре 1905 г.; шестерых членов делегации на ростовский митинг от отдельной сотни; есаула Рубцова, 5-го донского полка, который отказался стрелять по толпе в Лодзи и участвовать в приведении смертных приговоров в исполнение.

В Новочеркасске арестован был офицер Дмитревский, прибывший с войны. У него было отобрано много литературы, предназначавшейся для распространения среди казаков[732].

Подъесаул Миронов и урядник Коновалов, доставившие в 1-ю Думу усть-медведицкий приговор, были арестованы на обратном пути на Дон и заключены в Новочеркасскую тюрьму. Однако вскоре же, по телеграфному ходатайству усть-медведицкого окружного атамана, ввиду категорического представления усть-медведицкого схода, не ручавшегося за спокойствие всего округа, доверенные Усть-Медведицкой станицы были выпущены из тюрьмы и возвращены обратно в станицу. С ними расправились позже, после роспуска Государственной думы. Миронов, как известно, в 1918–1919 гг. сыграл видную роль в большевистском движении на Дону.

В эпоху нарастания революционного настроения на Дону казаки энергично отстаивали тех, кто выступал на их защиту. Так, в Иловлинской станице участковый заседатель был арестован казаками и находился под арестом до тех пор, пока не был возвращен в Иловлинскую из Царицынской тюрьмы арестованный заседателем «оратор», семинарист Ильин.