Россия и Англия в Средней Азии - [22]

В переговорах с коканским посланцем и с азиятцами вообще, генерал-губернатор решился держаться одного правила: всякое слово должно дышать правдивостью и даже откровенностью.

Твердость, соединенная с умеренностью и правдивостью вот средства, которыми генерал фон-Кауфман всегда рассчитывал достигнуть успеха ^{16}. На этом основании, коканскому посланнику, с первого же дня, были высказаны все наши требования и в тех именно выражениях, в которых оне были, впоследствии, заявлены письменно. На возражение посланника, что он прислан только для осведомления о здоровьи Белого Царя и для заявления дружеских чувств своего государя, а не для заключения торгового трактата, генерал-губернатор категорически объявил, что первым и непременным условием нашей дружбы должно быть принятие Худояр-ханом всех статей, предложенного ему взаимного обязательства относительно равноправности в торговле. Затем генерал-губернатор заявил послу, что, с своей стороны, он считает дело решенным, так-как не допускает и мысли, чтобы хан мог не согласиться на такие справедливые требования. Отпуская посланника 19-го декабря, генерал-губернатор вручил ему для передачи хану письмо, в котором писал: «слова, сказанные мною вашему посланнику, при торжественном приеме, будут вам переданы. Я говорил с ним откровенно, как с посланником дружественного с нами народа. Кто почитает, как следует, Великого Белого Царя — тот отличит в словах моих лишь те выражения, которые относятся к миру и дружбе.» К письму приложены были и взаимные обязательства, относительно обеспечения свободной торговли в порядке взимания пошлин. Всех статей предложено было пять:

1-я, о праве наших купцов посещать все города ханства;

2-я, о праве учреждать караван-сараи, где пожелают;

3-я, о праве иметь караван-башей во всех городах ханства;

4-я, об уравнении русских купцов в пошлинах с мусульманскими;

5-я, о свободном пропуске чрез Кокан русских караванов в соседния с Коканом владения.

Вместе с коканским посланником, было отправлено в Кокан посольство, которому и поручено было собрать обстоятельные сведения о стране, тогда еще мало нам известной. В течение переговоров, хан согласился на все условия, кроме первого и пятого, так как он не мог поручиться за своих фанатиков-подданных при появлении русских купцов. Кроме того, хан просил дозволения отправить посольство к Высочайшему Двору, а если это не будет признано удобным, то по крайней мере исходатайствовать у Белого Царя грамату за Его печатью, что, по мнению хана во первых: подняло-бы авторитет его в глазах его подданных, а во вторых — служило-бы ему прочным залогом неизменности добрых отношений, независимо от перемены русских губернаторов, ибо при всем к ним уважении, хан не мог не заметить, что в течение 3-х лет их сменилось четверо^{17} и каждый предлагал свои условия. В подтверждение своих доводов относительно граматы, хан указывал и на пример своих предшественников, из которых Омар-Хан и Мадали-Хан имели такие граматы.

Вместе с возвратившеюся нашей миссией прибыл тот же коканский посланник и предъявил письмо хана касательно посольства в С.-Петербург и невозможности ручаться за безопасность наших купцов, приезжающих в Кокан ^{18}. В ответе своем, от 29-го января 1868 г., генерал-губернатор написал, между прочим: «Великий Русский Царь никогда не дозволит, чтобы в сопредельных с нами государствах было разногласие между ханами и народом... Ваше Высокостепенство пишете, что не можете отвечать за проступки некоторых ваших подданных в отношении к русским торговцам. Отвечу вам на это: или они должны исполнять ваши повеления, или они не признают вашего главенства над ними. Народ должен иметь главу над собою. Те из жителей, которые, вопреки ваших повелений, нанесут вред русским купцам — должны будут подчиниться моим распоряжениям. Я не могу допустить в соседстве своевольных жителей. Общее спокойствие требует подчинения их либо вашей, либо моей власти.» К письму приложены были: два экземпляра, подписанных генерал-губернатором взаимных обязательств, для утверждения их ханскою печатью, а также выписка из Высочайше дарованного ему политического полномочия, в доказательство права решать все дела на месте, не прибегая к такой чрезвычайной мере, как посольство к Высочайшему двору.

Другому доверенному хана, Мирзе-Хакиму, присланному вскоре за первым, генерал-губернатор указал на нерешительность хана, как на признак сомнения его в прямодушии и правдивости представителя русской власти в крае. «Если-бы я хотел завладеть ханством, прибавил генерал-губернатор, я не стал-бы тратить времени и слов, а приказал-бы только двинуться войскам и давно все было бы кончено.»

Категорический тон последних сношений подействовал, наконец на хана и рассеял его сомнения: 13-го февраля прислано было новое письмо от хана, отказывавшегося на этот раз от всяких притязаний на сношения помимо генерал-губернатора и изъявлявшего готовность исполнить всякое его требование, ради сохранения только дружественных отношений. Хан писал, между прочим: «теперь я вижу, что Величественный Белый Царь предоставил вам вести все дела и вполне вам доверяет, а также что Он, считая вас самым достойным — передал вам свои права, а потому, — все, что будет вами установлено, подписано и утверждено вашею печатью — все это я буду считать как-бы утвержденным самим Белым Царем».