Рос орешник... - [15]
— Вон дед Арсентий бежит. Должно быть, к нам.
Мать подошла к окну, завязала потуже платок под подбородком.
— Кажись, к нам… Ишь, сюда заворачивает.
Через минуту в дверь постучали. Ввалился мокрый Арсентий. Провел ладонью по лицу, как бы стирая капли дождя и что-то еще, невидимое никому.
— Здрасте.
— Здравствуй, здравствуй. Проходи, Арсеня, — мать выдвинула табуретку из-под стола.
Арсентий запереступал грязными сапожищами, медленно прошел, сел. Редкие волосы липли к морщинистому лбу, истекали дождинками. Исподлобья посмотрел на брата.
— Где внучка?
— В больнице.
— Что сделалось?
— Ничего, — Женька нервно закачал ногой.
— Знамо ничего. Избил. Марёша сказывала…
Отец крякнул, сполз с полатей, кивнул Арсентию и стал шарить по карманам, ища курево. Арсентий снова провел ладонью по лицу и вдруг облокотился на колени, низко опустил голову. Мать подошла к нему, хотела что-то сказать, но дед опередил.
— Молчи, молчи, сватья! — снова взглянул на Женьку, вздохнул.
— Зря побил Клавку, болесть в ней… Она сама-то не знает, а я знаю. В детстве не сказывал, боялся напугать, а побольше выросла — жалел, да и вроде прошло. Уж года четыре не было…
Женька неуверенно сполз с подоконника.
— Что за болезнь?
— А лептой знает… лунная какая-то. Да врачи знают в районной-то больнице, я там сказывал о Клавушке, еще маленькую водил. Там написано у них…
Женька тихо засмеялся. Отец дико глянул на брата, швырнул окурок под лавку и крупными шагами вышел в сени. Перекрестилась испуганно мать. А Женька схватил Арсентия за плечи:
— Правда? Правда?
Арсентий вырвался и сплюнул на пол. Но Женька ничего не замечал. С какой-то нехорошей радостью он забегал по комнате, сдернул пиджак с вешалки и выбежал на улицу, даже не закрыв за собой дверь. Было слышно, как заругался вослед отец.
Арсентий беспомощно моргал голубыми глазами. Мать толкнула меня в спину.
— Поди, поди с ним. Он в больницу, наверно. Да плащ возьми. В сенях…
Но я уже не слышал, не до плаща. Бежал за Женькой по мокрой дороге. На душе было легко, словно камень сняли с шеи. А дождь лил и лил. Качались на обочине колокольчики, гнулась отяжелевшая трава. Мои сапоги хлюпали по разъезжавшейся земле, издавая глухие разнообразные звуки. За селом начиналось ржаное поле. Женька свернул с дороги на тропку, и мои сапоги скользнули по черноземной каше, стали вязнуть. Бежать становилось тяжело. Только в конце поля я сумел нагнать Женьку. Мы пошли быстрым шагом. Молча перешли речку, молча пересекли сырое клеверище. Налипшая грязь стаскивала сапоги, а дождь не переставал. Я искоса поглядывал на брата. Он хмурился от дождя и отворачивался, смотрел туда, где уже начали маячить далекие дома. Вдруг глубоко и прерывисто вздохнул, что-то хотел сказать и, махнув рукой, заторопился еще быстрее.
В больницу я не пошел, а решил подождать во дворике под большим деревянным грибом. Женька кивнул мне. Лицо его было светло и тревожно. Я сделал вид, что ничего не заметил и даже улыбнулся одобряюще. Он вытер ноги о зубчатую решеточку и скрылся за дверью.
Стихал дождь. С гриба длинно капали капли и исчезали в земле. Клумбы пушились цветами. От больницы тянуло резедой и лекарствами. Я смотрел на окна с белыми занавесками. Наверно, за ними чисто и скучно. По мытым стеклам весело блеснуло солнце. Я вышел из-под гриба, задрал голову — будет ли еще дождь, и увидел цветную радугу. Она раскинулась вполнеба и отражалась в мокрых клумбах. Среди густых дубов небольшого двора воздух туманился свежестью. На крыльцо выбежал Женька и тоже задрал голову к небу. Потом опустился на грязные ступени. Что-то чвиркнула птица: «увы-ила!» Я подошел к брату, хотел спросить о Клаве, но из двери выглянула девушка в белом халатике и приложила палец к губам. Что? Птица чвиркнула тонко и смешно: «увы-ила!» Девушка поправила накрахмаленную косыночку и спустилась по ступеням. Прошла мимо меня. Я дернулся за ней. Ступая тихонько в тапочках по мокрой земле, сказала:
— Сегодня вечером ее увезете.
— Куда?
Она грустно посмотрела на меня.
— Очень уж красивая… Жаль… А ведь молодая… была!..
И птица весело зачвиркала: «увы-ила!» Сквозь дубовую крону брызгало солнце. Зачем-то в мокрой траве отражалась радуга…
ЛОШАДИ ЕФИМА
Заря малиново плескалась в небе. Заря таяла и исчезала. Заря струилась в траву холодно и росно! И млела где-то за лесом. И ласкала мохнатые ели. И светилась долго-долго протяжным багряным светом. И наступала черно-синяя ночь. Мрак. И звёзды.
Ефим закашлялся. Черт-те что! Экая ночь. Ишь, Гришка, наловчился болтать языком. Ефим сощурил усталые глаза. Ярко полыхал костёр. Шелестели и рассыпались угли.
— А потом он сам себе говорит: «Гы-гы-гы! Блажь все это!», открыл двери в сени, слушает. А по лестнице кто-то поднимается. Шаги тяжелые. А ветер под воротами: «И-и-ах!» Он как закричит: «Кто там? Кто-о ходит?» А половица скрип-скрип, и тишина-а! Ух, какая тишина! Жуть! И Василич со страху да обратно, в избу, да на полати. И дверь забыл затворить. А ветер: «И-и-ах!», лампа замигала, замигала и потухла. Темно. Тихо. И слышит Василич, дверь: «И-и-к!», растворилась. Ветер, что ли? Слушает. Тихо все. И тут опять эти шаги. По избе. Тяжелые, медленные. Половица гнилая заскрипела. И пошел по избе ветер гулять.
В основу произведений (сказы, легенды, поэмы, сказки) легли поэтические предания, бытующие на Южном Урале. Интерес поэтессы к фольклору вызван горячей, патриотической любовью к родному уральскому краю, его истории, природе. «Партизанская быль», «Сказание о незакатной заре», поэма «Трубач с Магнит-горы» и цикл стихов, основанные на современном материале, показывают преемственность героев легендарного прошлого и поколений людей, строящих социалистическое общество. Сборник адресован юношеству.
«Голодная степь» — роман о рабочем классе, о дружбе людей разных национальностей. Время действия романа — начало пятидесятых годов, место действия — Ленинград и Голодная степь в Узбекистане. Туда, на строящийся хлопкозавод, приезжают ленинградские рабочие-монтажники, чтобы собрать дизели и генераторы, пустить дизель-электрическую станцию. Большое место в романе занимают нравственные проблемы. Герои молоды, они любят, ревнуют, размышляют о жизни, о своем месте в ней.
Выразительность образов, сочный, щедрый юмор — отличают роман о нефтяниках «Твердая порода». Автор знакомит читателя с многонациональной бригадой буровиков. У каждого свой характер, у каждого своя жизнь, но судьба у всех общая — рабочая. Татары и русские, украинцы и армяне, казахи все вместе они и составляют ту «твердую породу», из которой создается рабочий коллектив.
Книга Ирины Гуро посвящена Москве и москвичам. В центре романа — судьба кадрового военного Дробитько, который по болезни вынужден оставить армию, но вновь находит себя в непривычной гражданской жизни, работая в коллективе людей, создающих красоту родного города, украшая его садами и парками. Случай сталкивает Дробитько с Лавровским, человеком, прошедшим сложный жизненный путь. Долгие годы провел он в эмиграции, но под конец жизни обрел родину. Писательница рассказывает о тех непростых обстоятельствах, в которых сложились характеры ее героев.
Повести, вошедшие в новую книгу писателя, посвящены нашей современности. Одна из них остро рассматривает проблемы семьи. Другая рассказывает о профессиональной нечистоплотности врача, терпящего по этой причине нравственный крах. Повесть «Воин» — о том, как нелегко приходится человеку, которому до всего есть дело. Повесть «Порог» — о мужественном уходе из жизни человека, достойно ее прожившего.
В рассказах молодого челябинского прозаика затрагиваются проблемы формирования характера, нравственного самоопределения современного молодого человека. Герои рассказов — молодые рабочие, инженеры, колхозники — сталкиваются с реальными трудностями жизни и, преодолевая юношеские заблуждения, приходят к пониманию истинных нравственных ценностей.
Книгу московского писателя, участника VII Всесоюзного совещания молодых писателей, составили рассказы. Это книга о любви к Родине. Герои ее — рабочие, охотники, рыбаки, люди, глубоко чувствующие связь с родной землей, наши молодые современники. Часть книги занимают исторические миниатюры.
Герои произведений В. Тарнавского, как правило, люди молодые — студенты и рабочие, научные работники, пребывающие в начале своего нравственного и жизненного становления. Основу книги составляет повесть «Цвет папоротника» — современная фантастическая повесть-феерия, в которой наиболее ярко проявились особенности авторского художественного письма: хороший психологизм, некоторая условность, притчевость повествования, насыщенность современными деталями, острота в постановке нравственных проблем.
Первая книга молодого белорусского прозаика Владимира Бутромеева написана нетрадиционно. История трогательной любви подростков, встреча с полуграмотным стариком, который на память знает целые главы из «Войны и мира», тревоги и заботы молодого сельского учителя, лирическая зарисовка пейзажа, воспоминания о далеких временах — все это органически входит в его рассказы и повести, в которых автор пытается через простоту будней осмыслить нравственные и философские проблемы, рано или поздно встающие перед каждым человеком.