Ронья, дочь разбойника - [45]

Когда поединок был окончен, хёвдинг Маттис стоял с окровавленным лицом, остатки рубашки в виде ленточек болтались вокруг его тела.

Борка был тяжко избит. Казалось, он вот-вот заплачет. И Маттис обратился к нему со словами утешения:

— Брат Борка, с этой минуты мы с тобой братья. Звание и честь хёвдинга ты сохранишь до смерти и своими людьми можешь распоряжаться сам. Однако не забывай, что Маттис самый могущественный хёвдинг во всех горах и лесах, и мое слово впредь для тебя закон!

Борка молча кивнул, говорить ему сейчас не больно хотелось.

И в тот же вечер Маттис устроил в каменном зале пир для всех разбойников Маттисборгена, как для своих людей, так и для людей Борки. Богатый был пир, столы ломились от яств, и пиво лилось рекой.

В этот вечер Маттис и Борка в самом деле подружились и стали братьями. Они сидели рядом за длинным столом и, то плача, то смеясь, вспоминали свое детство, когда они вместе гоняли крыс в старом свинарнике. Да, много приятного вспомнили они в этот вечер. Разбойники слушали их с удовольствием, прерывая рассказы своих хёвдингов громовым хохотом. Даже Бирк и Ронья, сидевшие в конце стола, слушали их с интересом. Их звонкий смех перекрывал грубые голоса разбойников, лаская уши Маттиса и Борки. Слишком долго не слышно было смеха Роньи и Бирка в Маттисборгене, и отцы их еще не успели привыкнуть к счастью, что дети вернулись домой! И потому их смех звучал в ушах Маттиса и Борки сладчайшей музыкой и вызывал все новые воспоминания о проделках собственного отрочества.

Внезапно Маттис сказал:

— Не печалься, Борка, что тебе не повезло сегодня. Настанут для рода Борки и лучшие времена. Думается мне, твой сын будет хёвдингом, когда нас не станет. Моя-то деваха нипочем не желает им быть, а уж коли она говорит «нет», значит, ни за что не согласится, это у нее от матери.

Борку эти слова несказанно обрадовали. Но Ронья крикнула отцу:

— И ты думаешь, что Бирк захочет быть разбойничьим хёвдингом?

— Ясное дело, захочет, — уверенно сказал Борка.

И тут Бирк вышел на середину зала, чтобы все могли его видеть. Он поднял правую руку и дал священную клятву в том, что никогда не станет разбойником, что бы с ним ни случилось.

В зале наступила мрачная тишина. У Борки на глазах выступили слезы. Как мог его сын так опозорить его род! Но Маттис принялся утешать его:

— Я уже с этим смирился, и ты свыкнешься! Такие нынче пошли дети. Что хотят, то и творят. Нам тут остается лишь смириться, хоть и нелегкое это дело!

Оба они долго сидели, погруженные в мрачные мысли о будущем, когда славные дела рода Маттиса и рода Борки станут лишь сагой и быстро забудутся.

Но постепенно они снова принялись вспоминать о крысиной охоте в свинарнике и решили веселиться, несмотря на огорчения, которые им доставляют дети. А разбойники, чтобы развеять уныние, грянули удалые песни и пустились в пляс. Стараясь переплясать друг друга, они бешено кружились и скакали так, что только половицы трещали. Ронья и Бирк тоже не могли усидеть на месте, и Ронья принялась обучать Бирка забавным прыжкам и коленцам.

Все это время Лувис и Ундис сидели в отдельном покое. Они ели, пили и беседовали. Почти обо всем они думали по-разному и сошлись лишь в одном: до чего же хорошо дать иной раз ушам отдохнуть и не слушать ни единого словечка из уст мужланов.

А в каменном зале продолжался пир. До тех пор, пока Пер Лысуха вдруг не рухнул на пол от усталости. День этот для старика был веселым и радостным, но под конец силы его иссякли, и Ронья помогла ему добраться до спальной каморы. Тут он, обессиленный, но довольный, повалился на постель, и Ронья укутала его хорошенько меховым одеялом.

— Мое старое сердце успокоилось, — сказал Пер Лысуха, — оттого, что ни ты, ни Бирк не желаете разбойничать. В прежние времена это было распрекрасное дело, не стану кривить душой. А нынче не успеешь опомниться, как тебя повесят.

— К тому же люди кричат и плачут, когда у них отнимают их добро, — добавила Ронья. — а этого я никогда не смогла бы вынести.

— Это уж точно, дитя мое, этого ты вынести никак не смогла бы. А теперь я поведаю тебе одну маленькую тайну, коли ты обещаешь мне не выдавать ее никому.

И Ронья обещала.

Тогда Пер взял ее маленькие теплые руки в свои холодные, чтобы согреть их, и рассказал ей:

— Послушай, моя радость. Когда я был молод и обретался все время в лесу, как и ты, спас я однажды жизнь одному крошечному серому карлику, за которым охотились виттры. Ясно, что серые карлики дрянь, но этот был не похож на остальных. После я с трудом отделался от него. Он во что бы то ни стало хотел дать мне… ах, никак Маттис пришел…

В дверях стоял Маттис, желавший узнать, куда подевалась Ронья. Праздник кончился, и пришло время петь Волчью песнь.

— Сперва я хочу дослушать сказку до конца, — сказала Ронья.

И покуда Маттис упрямо стоял и ждал, Пер Лысуха прошептал ей эту историю до конца.

— Вот здорово! — воскликнула Ронья, узнав, чем закончилось дело.

Наступила ночь. Вскоре весь Маттисборген, все его закоренелые разбойники уснули. Но Маттис, лежа на постели, не переставая охал и стонал. Лувис омыла ему раны и синяки, но это не помогло. Все его тело отчаянно ныло и болело. Он не мог сомкнуть глаз, и ему было досадно, что Лувис спала себе спокойным сном. Под конец он разбудил ее.