Ромул - [29]

   — Одно другому не мешает, — возразила она.

На прощание Герсилия предложила как-нибудь погадать ему по бычьей печени.

   — Конечно, я не жрица, — сказала она, — но мне приходилось присутствовать на обрядах отца, и кое-что я в этом понимаю. И пока он будет толковать своё, могла бы разглядеть и твою судьбу...

   — Значит, мы ещё увидимся? — с надеждой спросил Ромул.

Герсилия посмотрела на него лукавым взглядом, от которого у него перехватило дыхание, и, потупясь, проговорила:

   — Как знать.

В эту ночь Ромул почти не спал. С ним что-то творилось, его мыслями, сердцем, всем его существом владела Герсилия. В ушах звучал её голос, в глазах стоял чудесный облик, кожа помнила волшебное прикосновение маленьких чутких пальцев. Почему именно эта говорливая и изменчивая девушка, такая хрупкая и милая, стала вдруг для него важней всего на свете? Почему он чувствовал потребность непременно находиться рядом с ней? Ему хотелось прямо сейчас, среди ночи, тайно пробраться к её дому, сесть на землю, прижавшись спиной к холодной стене, и ощущать счастье от того, что за ней где-то рядом мирно спит любимая девушка, может быть, сразу же после встречи забывшая о нём. Но и это было несбыточной мечтой — его могла заметить храмовая стража, и тогда как бы он объяснил свой приход? Его сочли бы вором — не мог же он бросить тень на свободную девушку. Какой мукой, оказывается, надо платить за радость мимолётной встречи!

Так вот как мучит рана от стрелы! Теперь он понимал, почему порой из-за женщин случались безумства и начинались войны между народами. О себе он знал одно — что должен непременно и как можно скорей увидеться с Герсилией, но не мог придумать, каким образом это устроить. Конечно, Габии больше Ференты и даже Альбы, но и тут, как в любой общине, люди хорошо знакомы друг с другом. Здесь трудно что-нибудь скрыть, и Ромул боялся неловким поступком поставить девушку в ложное положение. В конце концов он решил, что лучше всего написать письмо, а роль гонца и разведчика предложить Туску.

Утром он пошёл к Туску и спросил друга, не сможет ли тот узнать, просватана ли Герсилия? И ещё, какой подарок, не нарушив этрусских обычаев, можно сделать такой девушке, как она? Туск не удивился и сказал, что постарается всё разузнать у своей приятельницы Веллы, которая, по его словам, «знает всё обо всех». Ромул поблагодарил и попросил держать его имя в тайне. Потом они вместе пошли на гипподром. Вечером Туск сообщил Ромулу, что пока Герсилия ни с кем не связана, и они долго на рынке выбирали для неё подходящий подарок. Здесь нужен был такт — подарив украшение, Ромул как бы толкал девушку на нарушение тайны, да и денег у него было немного. В конце концов они купили красивый самшитовый гребешок и складень для письма из двух резных вощёных дощечек. Ромул нацарапал на нём, что хотел бы встретиться и поговорить, и отдал деревянное письмо Туску для передачи Герсилии через Веллу.

Ждать ответа пришлось три дня, которые совсем потерявший голову Ромул провёл как в полусне. Когда он наконец раскрыл вручённые Туском знакомые дощечки, то не сразу смог прочесть написанное. Потом понял, что Герсилия писала по-этрусски, и он читает не с той стороны. Она сообщала, что сегодня после полудня пришлёт за ним служанку на рынок, к лавке, где торгуют ручными зеркалами. Пропустив занятия в метании копья, Ромул отправился на рынок, нашёл нужную лавку и, ожидая служанку, стал разглядывать товар. Круглые бронзовые зеркала с ручками отличались друг от друга картинками, гравированными на задней стороне и изображавшими сцены из жизни богов. Самыми интересными были сделанные бесстыжими греками фигуры обнажённых богинь. Они вгоняли Ромула в краску, но именно их ему больше всего хотелось разглядывать. За этим занятием его застала посланная Герсилией немолодая женщина.

   — Как ты меня узнала? — спросил он.

   — Видела в праздник за столом, — ответила та и замолкла.

Ромул попытался расспросить её о Герсилии, вернее, о её поклонниках, но она ответила, что ничего не знает, потому что её совсем недавно купили. Ромул, вздохнув, понял, что это умелая ложь ради сохранности тайн госпожи.

Служанка привела Ромула на юго-восточный край города, куда когда-то во время чумы свозили заболевших, и который с тех времён остался заброшенным. Здесь среди заросших травой улиц стояли полуразвалившиеся дома. Герсилия ждала Ромула на каменной скамье в зарослях конского щавеля во дворе когда-то богатого дома, от которого остались только кирпичные стены. Она поднялась навстречу, отослала служанку и предложила пройтись. Герсилия прекрасно знала этот уголок развалин, сказала, что её ничуть не смущают проклятия, которые отпугивают от него горожан, и что любит это место, потому что здесь можно побыть в одиночестве. Они в молчании прошлись по мощёной улице, где трава росла только между камней, и вернулись назад к дому.

Герсилия села, Ромул остался стоять. Она достала самшитовый гребешок, провела им по волосам, потом подняла на Ромула глаза и спросила, что он собирался ей сказать?

Ромула прошиб озноб. Он знал, что хочет сказать, да и она прекрасно знала. Но он не знал, что она ответит. Он мог сказать только одно, она — ответить разное, и второе означало бы немыслимое крушение. Всё на свете, вся его будущая жизнь зависела от одного из двух коротких слов, которое она должна была проговорить в ответ на его признание, и это мешало ему начать. Но Ромул уже научил себя, почуяв приближение страха, кидаться навстречу опасности.