Ромул - [27]

Как всегда в храме, Ромул а охватило светлое чувство близости высших сил. От древних божественных статуй исходили невидимые токи, которые словно очищали его.

Старик подвёл Ромула к правой стене и показал на ней тесный ряд блестящих бронзовых кружочков, который тянулся от ниши Мин-рвы ко входу. От места, где кружки кончались, ряд продолжали маленькие дырочки.

   — Это отметки годов, прошедших со времени освящения храма, — объяснил старик. — Обрати внимание на высоту ряда, её покажет само солнце. Мы встанем у левой стены, чтобы лучше видеть действо.

Ромул оценил длину ряда кружков — их было не меньше сотни — и вдруг понял, что наблюдает неотвратимое течение времени.

Они отошли к стене, где уже стояли серьёзный, сосредоточенный Туск и взволнованная Нумия, и стали дожидаться полдня. Храм быстро заполнялся, Нумия тихо шептала молитвы.

   — Взгляни на средний столб, — проговорил Авл. — Ритуал начнётся, когда светлая полоса приблизится к верхней метке. Сперва заиграют музыканты и прозвучит новогодняя молитва жрицы Нортии.

Ромул подумал и спросил:

   — А кто укажет время в облачную погоду? Или в этот день всегда солнечно?

   — Водяные часы, — ответил старик.

Ромул кивнул, хотя и не знал, что это такое. Тем временем пятно света, входившего через дыру в основании портика, медленно опускалось по торцу столба и наконец достигло метки. Вдоль стены прошли священнослужители и остановились, повернувшись лицом к пришедшим. Крайние заиграли на трубах и свирелях, средние взмахнули висящими на цепочках чашами, и в зале закружились струи приятно пахнущего дыма. Они загорались в луче солнечного света, делая его похожим на гигантский палец, которым солнечный бог указывает время ритуала.

Когда невесомый палец достиг следующей метки, жрица в середине ряда служителей поднялась, встав на возвышение, и откинула с лица покрывало. Ромул был поражён её загадочной красотой. На плечи падали чёрные, как вороново крыло, волосы, такими были и брови, тонкие алые губы выделялись на белом лице, огромные глаза сияли. Она запела высоким голосом молитву, слов которой Ромул не мог разобрать, кроме «богиня», «неотвратимая» и «завершающая». Ромул, затаив дыхание, вслушивался в звуки чудесной божественной песни.

Но вот она смолкла, в храме воцарилась торжественная тишина. Жрице подали гвоздь и бронзовый молоточек, она замерла, следя за светлым пятном, незаметно ползущим вниз. Вот оно коснулось третьей метки. Жрица грациозно повернулась, левой рукой приложила к дырочке гвоздь, звонко стукнула по его широкой шляпке молотком, затем ударила ещё два раза, и полоса бронзовых бляшек стала длинней на одну.

   — Благословенна да будет память о звезде, давшей нам завершить этот год, — торжественно произнесла жрица, — благословенна да будет звезда нового года.

Когда все разошлись, Авл повёл спутников к задней части храма, где в каменном помосте оказалась дверь с лесенкой, ведущей вниз. Там в просторном подвале стояли столы и скамейки, отдыхали жрецы и музыканты. Жрица Нортии, задумавшись, сидела у стола, освещённого солнцем, проникавшим через одно из отверстий в верхней части стены. Авл положил перед ней три серебряные монеты и сказал, что просит её в этот священный день превратить его рабыню в лаутню-вольноотпущенницу.

   — Вот свидетели, — кивнул он на Ромула и Туска.

   — Не слишком ли они молоды? — покачала она головой, и Ромул с испугом понял, что сама она далеко не молода. Её голос звучал совсем не так, как во время молитвы, лицо казалось усталым, у глаз проступили морщины.

   — Им давно исполнилось шестнадцать, — ответил Авл.

Жрица спрятала деньги, приказала зажечь лампу и достала из шкатулки гладкую дощечку. Накалив на лампе иглу с деревянной ручкой, она стала выжигать на дощечке слова, справа налево, как пишут этруски. Авл подсказывал ей:

   — Я, Авл Вальтур из Габий, отпускаю свою женщину Нумию, сабинянку из Кур. Свидетели обряда Туск из Габий и Ромул из Альбы Лонги.

Жрица задула лампу, достала из шкатулки бронзовый кружок и тот самый священный молоточек, каким вбивала гвоздь, положила кружок на дощечку и ударила по нему. На дощечке отпечатался затейливый вдавленный узор. Авл взял документ и спрятал его под одеждой.

   — Теперь пойдёмте совершим обряд.

Они вышли наружу, где за храмом росло несколько старых дубов. Между ними стояло кресло, грубо вытесанное из глыбы туфа. Ромул прочёл выбитую на спинке этрусскую надпись: «Здесь садятся добронравные рабы, встают свободными». Жрица торжественно произнесла:

   — Сядь Нумия, женщина Авла, и накрой голову, — потом высоким звонким голосом прочла молитву, и снова Ромул ощутил присутствие незримой богини. Закончив, жрица обратилась к Нумии: — А теперь открой лицо и поднимись, женщина, отныне принадлежащая только богам и самой себе.

Нумия откинула платок, оставила сиденье, опустилась на колени перед Авлом и жрицей и закрыла лицо руками. Она плакала.

   — Успокойся, Нумия, ничего плохого ведь не случилось, — сказала жрица. — Авл просто утвердил перед богами и людьми то, что вы давно уже решили. Пойдёмте ко мне, я угощу вас как старых друзей, поближе познакомлюсь с юношами, о которых ты мне так много рассказывал.