Ромейское царство - [402]

К концу дня 27 мая, при попытках починить стены, поврежденные непрекращавшимся огнем пушек, осколком ядра, пробившем стальной нагрудник, оказался тяжело ранен руководивший работами храбрый, неутомимый, изобретательный Джустиниани, которому василевс доверил общее командование на самом опасном участке у ворот Св. Романа. Раненного рыцаря вынесли на руках и всю ночь над ним трудились доктора, пока ему не стало лучше. Но слух о том, что защитники лишились лучшего вождя, воодушевлявшего их, самого знающего из командиров, поверг Город в отчаяние.

Мехмед твердо понимал — сейчас или никогда! Учитывая распускаемые ромеями тревожные слухи о приближении мощного италийского флота и в очередной раз воскресшей армии венгерских крестносцев под командованием «грозного белого рыцаря» Яноша Хуньяди, а также неимоверную усталость и упадок боевого духа все более отчаявшейся османской армии, понесшей за семь недель чудовищные потери, медлить было нельзя. Упование на Рай для благословенных мучеников — погибших со славой воинов веры слабо утешало выживших в жуткой бойне, тем более, что большинство завербованных воинов было обращено в ислам насильно, а подневольные христиане тайком сочувствовали своим братьям по вере.

Ко всему прочему заставлял торопиться и чисто экологический фактор — столь громадная армия интервентов не могла долго вести осаду по простой причине того, что за шестьдесят дней должна была избавиться от почти пяти миллионов литров мочи людей и животных и четырех тысяч тонн чистого веса биологических отходов. Поэтому даже образцово работавшие лагерные санитарные службы турок подошли к пределу, за которым с приближающимся летом маячил призрак вспышки эпидемии, губившей в таких случаях самые сильные армии мира. После стольких усилий невзятие Константинополя стало бы немыслимой по масштабам неудачей, фатальной для репутации молодого султана, который, чтобы разжечь боевой пыл своей армии, поклялся Аллахом, что позволит победоносным воинам присвоить в захваченном городе все кроме построек — «мужчин и женщин, сокровища и имущество».

Пушки продолжали истреблять людей самым ужасным образом. Они разрывали тела на части, превращая их в кашу, и безостановочно долбили стены, которые во многих местах разрушились до основания. Ров, заваленный смердящими трупами и обломками, представлял жуткое зрелище. Самое главное, он был почти полностью засыпан и больше не являлся препятствием. Фатальный финальный штурм мог последовать в любой момент. Тем не менее, и теперь Константин XI отказался от благоразумных советов покинуть Город, чтобы в изгнании, в Морее возглавить византийское правительство и оттуда пытаться искать сил нанести ответный удар. В понедельник, 28 мая василевс провел последний военный совет, умолял командиров объединиться, жертвовать своей жизнью, держаться с помощью Божией, помнить о своей чести, о стране, ее прославленной истории и святынях, беззащитных женщинах и детях, просил своих латников о прощении. Он заверил в своей любви италийцев, оставшихся защищать город, и заявил, что вместе с ромеями они теперь стали единым народом, братьями. Былые ссоры, разногласия и личные обиды перед лицом смерти, в момент наивысшей опасности казались наносными, ничего не значившими.

Все трудились из последних сил, даже женщины и дети, монашки, надрываясь, изнемогая, таскали на стены камни, чтобы бросать их во врагов. С невиданным религиозным рвением из домов и церквей выносили самые чтимые иконы и святые реликвии, чтобы со стихийно образовавшейся процессией обнести их вдоль оборонительных стен и особенно помолится в тех местах, где ожидалось наиболее сокрушительное действие турецкой артиллерии.

Вечером того же дня в великом храме Св. Софии, пустовавшем до этого пять месяцев, примирившиеся в страшный час священники, все вместе, и латины, и православные, в первый и последний раз в византийской истории провели впечатляющий торжественный совместный молебен, истинную экуменическую службу, а василевс и другие присутствующие, мужчины, женщины, дети надели лучшие одежды и Причастились. Предчувствие неслыханной опасности нависло как грозовая туча и наконец заставило в эти последние часы последней Литургии Византии забыть о всех разногласиях. Многие из тех, кто раньше сопротивлялся унии, теперь были готовы пойти на компромисс.

В погрузившемся в темноту величественном соборе, где после службы погасили почти все свечи, одиннадцатый Константин молился в одиночестве Богородице, чтобы она забрала его венец на небо, ибо Бог оставил Константинополь. Многие плакали, прощались с домочадцами, близкими и, готовясь к смерти, вместе со своим царем, отправившимся объезжать позиции, занимали места на крепостных укреплениях. В погрузившемся во тьму взволнованном османском лагере, притихшем, задумавшемся, углубленном в себя после неумолчных ритмичных выкриков и адского грохота последнего обстрела города, тоже совершали ритуальные омовения и возносили молитвы о долгожданной победе в священной войне, столь важной для воплощения давней мечты народов ислама и для будущего самих турок.