Романтичный наш император - [12]

Шрифт
Интервал

Нового в тот день Николай Петрович ничего не узнал, и спрашивая потом себя, отчего именно теперь решился искать удачи в другом месте, не находил ответа. Наверное, всему виной беспокойный, бегающий взгляд Зубова, тишина во дворце, да на обивке кресел мерещилась все серая патина, будто с них перестали стряхивать пыль.

Кляня себя за неразумие, которое дорого может обойтись, и не в силах отступиться от замысленного, он приехал в Смольный к бежавшей от двора фрейлине Нелидовой, фаворитке наследника престола.

Екатерина Ивановна не принимала никого. Соболью накидку, приготовленную в подарок даме поважнее, отдать пришлось мадам Лафон, чтобы оказаться в маленьком алькове правого крыла второго этажа, где, кроме двух кресел у камина, ничего не было.

— Екатерина Ивановна, могтю простить мою настойчивость. Я, как очарованный рыцарь, грезящий чудесами Святой земли, полжизни готов отдать за счастье говорить о грезах своих.

— Отчего вы думаете, что я окажусь хорошей слушательницей?

— Зная о вас — не могу думать иначе. Собеседника при дворе я себе не ищу, у каждого на уме — милость обрести или денег добыть. Вы — иная.

— Не обмануться бы вам. Но где ваша Святая земля? Или вы, в самом деле, хотите Иерусалим освободить?

— Нет, Екатерина Ивановна. Далеко отсюда, за самой Камчаткой, лежат края, храбрыми и честными людьми сделанные частью владений российских. Там гавань Трех Святителей, залив Петра и Павла, там заложен поселок Славороссия.

— Далее Камчатки? Стало быть, Америка?

— Именно. Сухим путем земель тех никто еще не достигал, да и корабли, что там якорь бросали, покуда по пальцам сосчитать можно. Соболя в лесах — как песка на морском берегу, бобры громадные, едва не с медведя, а от морских зверей в теплую погоду кромки воды не видно, будто страна вся опушена меховой каймой. Люди просты, развратом века не тронуты, веру Христову принимают таинством великим, как во времена апостольские.

— Право, Николай Петрович, сказка ваша занимательна, но каков резон?

— Таить не стану, Екатерина Ивановна. Сердце болит, как подумаешь, сколь Россия теряет. Часу медлить нельзя, бостонцы да англичане не медлят! К слову вашему Павел Петрович прислушивается, Адмиралтейство в его правлении состоит. Для охраны земель тех хотя бы три-четыре корабля выделить, а компании, обустройство их ведущей, привилегию дать, вот и не пострадает честь российская.

Нелидова повела густой, как у дивчины со Слободской Украины, бровью, и Резанов приметил вдруг в ее ровно убранных темных волосах седую прядку.

— Хоть я вас знаю мало, буду откровенна. Поверьте, мной не лицемерие движет. Я в самом деле, будучи при дворе, находила в Павле Петровиче понимание… вы это знаете, как все. Но должны знать иное. Свет меня более не прельщает, если я не избрала монастырь, то потому лишь, что немолода уже и могу вполне вест подобающую жизнь здесь, помогать мадам Лафон в стенах, где и сама воспитанницей была. И теперь, при всем внимании ко словам вашим, могу молиться за успех дела, которое видится мне достойным. Но помочь, увы, не могу.

— Екатерина Ивановна, да мне о большем и не мечталось! Вы выслушали, поддержали, молиться обещались — что же еще? Для меня в вас одобрение найти — столь много, что и не высказать. Прошу лишь милости — дозвольте, коли опять сомнения одолеют, к вам прийти, либо — с удачей. Мне радость вдвойне будет, если с вами поделиться.

— Бог мой, приходите, конечно!

…На улице он расправил вольготно плечи, велел кучеру ехать неспешно следом, пешком пошел в сторону строяшегося Исаакиевского, взгляд останавливая на каждой встречной девице. Низкое, предметельное небо висело над самыми крышами, и казалось, будто идешь по устланному мягким ковром, освещенному слабо коридору веселого дома, а за дверьми направо и налево — смешок, дыхание жаркое, звук поцелуя. И на все есть

своя цена!

Марципаном тянуло из кондитерских. Гас в гулком эхе колокол, нес холодный ветер колкий, мелкий снег. Ноябрьский ветер, швырявший, будто пригоршнями, град в стекла Зимнего, выдувал из комнат тепло. Сколько сил потратила Екатерина, чтобы свить это гнездо, и не себе же одной — правнуки жить станут, а в это утро не было для нее уюта. Протопить приказала — исполнили; но холод не уходил, и ветер, с детства нелюбимый ветер Балтики…

Пустое. В Штеттине — теплее. Весь ноябрь можно гулять под самой стеной замка, над рекой, пусть и ежась в негреющей шали. Здесь — прохватывает до нутра сыростью подземелья.

Она знала, что умирает, и ждала этого спокойно. Думала — сумбурно, о многом. Пустое говорят, будто умирающие вспоминают свою жизнь. На ум приходит недомысленное, но — ясное. Что себя мучить вопросами без ответов? Впрочем, на все вопросы ответы найдены, все загадки, какие жизнь задала, решены, до самой последней. Жаль только, не доведется увидеть, как русскими армиями законный порядок в Париже восстановлен будет.

Главное — власть крепка. Бунты были и будут, сочинители гнусные, пасквилянты тоже не переведутся. На то — пушки и равелины, иного языка этот сброд не понимает. Из того, что содеяла она во славу России, едва ли не самое памятное — засовы на камерах бунтовщиков злостных, Новикова и Радищева. А ведь пыжились иные защищать, роптали, сетовали, и не одни чернильные душонки — сам Воронцов, мало того, сестрица его, «героиня революции 1762 года», начальница академии, прости ее Господь. Конечно, против власти государыни идти они не думали, про то намек сделан для острастки прочим. Разве за подобные дела так наказывают? Да если бы покусились на власть, четвертованными им быть на лобном месте, в Москве, там народ казни любит. В Петербурге одна оголь сбегается посмотреть, нет в людях понимания, что казнь суть душа механизма государственного, ибо тот, кто посягает на святыню, погибнет в муках.


Рекомендуем почитать
Недуг бытия (Хроника дней Евгения Баратынского)

В книге "Недуг бытия" Дмитрия Голубкова читатель встретится с именами известных русских поэтов — Е.Баратынского, А.Полежаева, М.Лермонтова.


На заре земли Русской

Все слабее власть на русском севере, все тревожнее вести из Киева. Не окончится война между родными братьями, пока не найдется тот, кто сможет удержать великий престол и возвратить веру в справедливость. Люди знают: это под силу князю-чародею Всеславу, пусть даже его давняя ссора с Ярославичами сделала северный удел изгоем земли русской. Вера в Бога укажет правильный путь, хорошие люди всегда помогут, а добро и честность станут единственной опорой и поддержкой, когда надежды больше не будет. Но что делать, если на пути к добру и свету жертвы неизбежны? И что такое власть: сила или мудрость?


Морозовская стачка

Повесть о первой организованной массовой рабочей стачке в 1885 году в городе Орехове-Зуеве под руководством рабочих Петра Моисеенко и Василия Волкова.


Тень Желтого дракона

Исторический роман о борьбе народов Средней Азии и Восточного Туркестана против китайских завоевателей, издавна пытавшихся захватить и поработить их земли. События развертываются в конце II в. до нашей эры, когда войска китайских правителей под флагом Желтого дракона вероломно напали на мирную древнеферганскую страну Давань. Даваньцы в союзе с родственными народами разгромили и изгнали захватчиков. Книга рассчитана на массового читателя.


Избранные исторические произведения

В настоящий сборник включены романы и повесть Дмитрия Балашова, не вошедшие в цикл романов "Государи московские". "Господин Великий Новгород".  Тринадцатый век. Русь упрямо подымается из пепла. Недавно умер Александр Невский, и Новгороду в тяжелейшей Раковорской битве 1268 года приходится отражать натиск немецкого ордена, задумавшего сквитаться за не столь давний разгром на Чудском озере.  Повесть Дмитрия Балашова знакомит с бытом, жизнью, искусством, всем духовным и материальным укладом, языком новгородцев второй половины XIII столетия.


Утерянная Книга В.

Лили – мать, дочь и жена. А еще немного писательница. Вернее, она хотела ею стать, пока у нее не появились дети. Лили переживает личностный кризис и пытается понять, кем ей хочется быть на самом деле. Вивиан – идеальная жена для мужа-политика, посвятившая себя его карьере. Но однажды он требует от нее услугу… слишком унизительную, чтобы согласиться. Вивиан готова бежать из родного дома. Это изменит ее жизнь. Ветхозаветная Есфирь – сильная женщина, что переломила ход библейской истории. Но что о ней могла бы рассказать царица Вашти, ее главная соперница, нареченная в истории «нечестивой царицей»? «Утерянная книга В.» – захватывающий роман Анны Соломон, в котором судьбы людей из разных исторических эпох пересекаются удивительным образом, показывая, как изменилась за тысячу лет жизнь женщины.«Увлекательная история о мечтах, дисбалансе сил и стремлении к самоопределению».