Романовы в дороге. Путешествия и поездки членов царской семьи по России и за границу - [49]

Покушение должен был совершить Иван Орел, неоднократно бывавший в Воробьеве и «иных местех» (вероятно, других дворцовых усадьбах). Он признавался, что «убил бы де, да нельзя, лес тонок, а забор высок»{457}. Возможно, здесь имелось в виду, что вооруженный пищалью он не мог близко подойти к царю: на государев двор можно было попасть только без оружия{458}. Осенью 1682 г. был якобы подожжен дворец в Воздвиженском, где находился больной «огневою» десятилетний Петр I, за несколько месяцев до этого венчавшийся на царство{459}. В 1689 г. в Хорошове нижегородский волхв коновал Дорофей Прокофьев «заговорными словами по ветру напущал» также против Петра I{460}. О возможности подобных покушений свидетельствуют реальные убийства, совершенные в дворцовых селах или во время так называемых походов, – например священника Василия Кирилова в дворцовом селе Воздвиженском{461} или отставного конюха во время поездки царевны Софьи Алексеевны в Новодевичий монастырь{462}.

Серьезную угрозу безопасности царской семьи представляли разбойники. Разбойным промыслом в XVII в. занимались даже придворные – стольники и стряпчие. Одну из самых известных разбойничьих шаек второй половины века организовал царский стольник Прохор Васильев сын Кропотов. Одновременно с несением придворной службы он вместе с 25 московскими чинами грабил и убивал на подмосковных дорогах, в том числе и тех, по которым проезжал царь. Современники придавали этому делу большое значение. Показательно, что они сравнивали казнь Кропотова летом 1679 г. с казнью Степана Разина{463}. В 1695 г. стало известно о разбойнических похождениях других стольников – Владимира и Василия Петровичей Шереметевых: «на Москве они приезжали среди бела дня к посадским мужикам, и домы их грабили, и смертное убивство чинили, и назывались большими»{464}.

В связи с перечисленными угрозами царская семья была вынуждена выезжать в загородные резиденции в сопровождении многочисленной охраны. Известна роспись стрелецких караулов около резиденции в селе Покровском, составленная в Приказе Тайных дел в связи с прибытием во дворец в июне 1660 г. грузинского царевича. У передних и яузских ворот стояло по сотне стрельцов, у колымажных и конюшенных – по 50 стрельцов. На площади перед дворцом располагалось три сотни конных стрельцов со знаменами и барабанами. На государевом дворе перед дворцом стояла сотня стрельцов без ружей, которые хранились на государевом дворе. Еще сотня стрельцов с ружьями стояли за дворцом{465}. Таким образом, государев двор охраняли 800 стрельцов, не считая придворных чинов и дворян. Они были собраны, безусловно, для демонстрации «людности» во время приезда грузинского царевича. Обычно царя сопровождали либо один стремянной полк (около 400 человек), либо два полка (стремянной и стрелецкий или солдатский) в половинном составе, что не превышало 500 человек{466}. Кроме стрельцов царя сопровождали думные и придворные чины со своими холопами, жильцы (от 48 до 52 человек, в том числе 2–8 подрынд), дети боярские (10 человек), дворцовые слуги{467}.

Такая охрана могла оказать сопротивление разбойничьей шайке, но была неэффективна при массовых выступлениях московского посада, которые часто пользовались поддержкой стрельцов. Во время Медного бунта 1662 г. восставшие, в том числе солдаты выборного полка А. Шепелева, смогли прорваться на государев двор в Коломенском и окружить дворец. Царь Алексей Михайлович вступил с ними в переговоры и таким образом выиграл время для того, чтобы из Москвы успели прийти лояльные стрелецкие полки. Они проникли на государев двор через задние ворота и вытеснили восставших{468}. Во время стрелецкого восстания 1682 г. царский двор, бежавший в Троицкий монастырь, смог выступить против князей Хованских только после того, как получил поддержку служилого дворянства, собравшегося в монастыре. В обоих случаях двор смог оказать сопротивление восставшим лишь после наращивания военной силы, в несколько раз превосходящей обычную походную охрану.

Перечисленные проблемы обеспечения безопасности привели к тому, что царский двор использовал две различные формы размещения в кремлевской и загородных резиденциях: в Кремле он вел оседлый образ жизни, а в загородных – кочевой{469}. Это означало, что в отсутствие царской семьи в загородных дворцах там находились только скамьи и лавки с полавочниками, столы, поставцы, завесы на окнах и иконы{470}. Все необходимое для проживания члены царской семьи привозили и увозили с собой в постельном, крестовом, запасном, оружейном и прочих возках (возок мог включать до 30 телег).

Социальный конфликт. Говоря о раннем Новом времени, Ю. Хабермас выделял две конкурирующие сферы публичности – двор и город{471}. Несмотря на определенные коррективы, внесенные новейшими историческими исследованиями в концепцию Хабермаса, она сохраняет свой парадигмальный характер и активно используется в гуманитарной науке{472}. Эта концепция позволяет выявить причины того, почему российский двор в Кремле и загородом придерживался различных практик публичности. В Москве существовала четырехступенчатая система доступа к государю: город Москва – Кремль – государев двор – дворец. В царствование Алексея Михайловича вход в Кремль для простого населения был ограничен