Романовы. От Михаила до Николая - [37]

По пути в Голландию Петр категорически отказывается остановиться в Берлине. «Город неинтересный», — решает он. Софья-Шарлотта Прусская проявляет интерес к его приезду. В своем письме к министру Фуксу в мае 1697 года она пишет: «Хотя я враг нечистоплотности, но на этот раз любопытство берет верх. Мне бы хотелось, чтобы царя убедили проехать здесь. Мы с удовольствием истратили бы для такого случая то, что мы тратим на редких зверей».

Министр Фукс постарался залучить «редкого зверя» и пригласил царя в Коппенбрюгге, но, как мы уже знаем, увидев пышное общество, которое ожидало его здесь, Петр закрыл лицо руками и поспешно покинул дворец. Когда его нашли, пришлось более часа убеждать его вернуться.

«За ужином, — свидетельствует историк, — он не знал, куда девать салфетку, употребление которой было ему неизвестно, ел весьма неопрятно», но достаточное количество бокалов рейнвейна настолько развеселило царя, что после ужина Петр вместе со своими спутниками затевает танцы. Его спутники, принявшие корсеты дам за их тело, потом громко жаловались, что у немецких женщин «чертовски жесткие спины».

Глава IV

Ярче всего привычки Петра сказались во время его пребывания в Саардаме.

Официальные историки из кожи вон лезут, чтобы изобразить его пребывание здесь как сплошной подвиг, совершенный во имя любви к наукам и мореплаванию. Факты рисуют несколько иную картину. Здесь, в домике, где впоследствии, в 1814 году, Александр I приказал прибить в память о пребывании Петра белую мраморную доску, здесь, где поэт Жуковский написал на стене восторженные стихи, приветствующие «колыбель России», в дни пребывания Петра происходили главным образом оргии, безмерно пугавшие мирных голландцев.

Какая-то трактирная служанка завоевала здесь сердце Петра и получила от него в вознаграждение за свои ласки 50 дукатов. Когда ее сменила актриса Гросс, вознаграждение было сильно уменьшено. Бедная актриса попробовала было выразить недовольство скупостью Петра, но ответ его, даже в очень и очень смягченном виде (полностью привести его невозможно), был таков: «За 500 пенни я нахожу людей, готовых преданно служить мне умом и сердцем. Эта же особа посредственно служила мне тем, для чего природа создала женщину, а это и такой цены не имеет».

Вообще нежность Петра предназначалась в большей мере мужчинам, чем представительницам прекрасного пола. Он не скрывал той роли, какую играли при нем Меньшиков, Ягужинский, Лефорт и многие другие.

Любопытная деталь более позднего быта: когда в недавние еще годы голландское правительство в качестве реликвии уступило России «домик Петра Великого» в Саардаме, русские власти немедленно приступили к хозяйственному ремонту домика, и вместо исторически памятных деталей получился совершенно иной, заново отстроенный дом. Устроили даже духовое отопление. Ценители старины оказались разочарованы. Любопытна еще одна деталь: домик, в котором жил Петр Великий, был уступлен ему некой вдовой за плату в 7 флоринов, но плату эту, как оказалось, Петр «забыл» заплатить и так и уехал. Бедная вдова горько плакала, но судиться со знатным иностранцем не рискнула.

Во время путешествия Петр проявляет незаурядную любознательность. В Амстердаме, например, Петр увидел на базарной площади толпу людей, окружавшую фельдшера, вырывавшего кому-то зуб. Царь немедленно увлекся этим «спортом», долго любовался искусством зубодера, потом увел его в ближайшую харчевню, угостил обедом и нанял своим преподавателем.

После нескольких уроков Петр уже не расставался с футляром с хирургическими инструментами и с особым удовольствием вырывал зубы не только всем желавшим этого, но и не желавшим. Этим своим умением Петр почему-то чрезвычайно гордился, без конца злоупотреблял им по возвращении в Россию не только в лечебных целях, но и в карательных тоже. Он сдал в кунсткамеру целый мешок собственноручно вырванных зубов.

Любовь Петра к хирургии не ограничивалась зубоврачеванием. Он неустанно требовал, чтобы его извещали обо всех интересных операциях, и, как бы ни был занят, находил время, чтобы явиться не только посмотреть работу хирургов, но и заменить их. В полной уверенности, что он все знает и все умеет, он брался за самые сложные операции. Если пациенты после операции, произведенной Петром, умирали, как было с женой купца Борсте после операции вскрытия брюшной полости, то винить за это было некого, тем более что Петр в таких случаях оказывал великую честь своим присутствием на похоронах.

Какая-то странная любовь к трупам. Нечто вроде некрофилии. Она проявляется в разные годы жизни Петра вместе с любовью к хирургии. Мы, например, увидим впоследствии, как, приказав в своем присутствии казнить свою любовницу Анну Монс, Петр поднимет отрубленную голову и вопьется поцелуем в мертвые губы.

Случай не единичный. В Утрехте, приехав к профессору анатомии Рихше, Петр, увидев в его анатомическом кабинете превосходно препарированный труп ребенка, кидается его целовать. «Вот как разделали — словно живой, улыбается даже!»

В Лейдене, попав в анатомический театр доктора Беергава, Петр, любуясь трупами, усмотрел, что отдельные лица из его свиты выказывают отвращение. Он тотчас же приказал им зубами перекусывать мускулы трупов.