Романовы. От Михаила до Николая - [38]

Среди следов, которые остались в Англии от пребывания там Петра, кроме царского портрета, вывешенного вместо вывески на дверях той харчевни, которая в память о постоянном посетителе так и стала называться «Царская», любопытны официальные документы, удостоверенные в судебном порядке, о тех разрушениях, которые были произведены Петром и его свитой в домах, которые они занимали.

Описание того, в каком виде, например, остался дом в Дептфорде после трехмесячного пребывания Петра, приводит в ужас. Картины на стенах прорваны, так как они служили мишенями для стрельбы. Вся мебель поломана, газоны в саду затоптаны, пол и стены заплеваны.

Дом, принадлежавший генералу Джону Эвелину, после пребывания в нем царя имел такой вид, будто претерпел татарское нашествие. Все окна и двери были выбиты и сожжены. Картины, которыми также пользовались в качестве мишеней для стрельбы, изорваны или исчезли. Рамы поломаны на куски. Сломанными и уничтоженными оказались даже деревья в саду. После отъезда высокопоставленного гостя английской казне пришлось по суду платить только Джону Эвелину в счет его убытков 350 фунтов стерлингов. Гости, очевидно, не скучали!

В пути у Петра не хватило денег. Поиздержался в дороге русский царь. Тогда он нашел группу английских капиталистов и экспромтом запродал ей монополию на русский табак за 48 тысяч рублей. Если вспомнить, что еще совсем недавно, при царе Алексее Михайловиче, за курение табака отрезали нос, то можно понять, что предприимчивость Петра была очень велика.

Еще ярче сказалась эта черта Петра в области дипломатических переговоров. Он сумел, например, пообещать католикам обратить Россию в католичество и одновременно дать такое же обещание протестантам!

В Вене Петр устраивает бал для высшего общества и с гордостью пишет своему приятелю Виниусу, что бал превратился в оргию со всеми операми до свального греха включительно: «В день святых апостолов было у нас гостей мужского и женского пола больше тысячи человек, и были до света… из которых иные свадьбы в саду играли».

Впрочем, что же говорить об этой первой поездке Петра за границу, если и следующие, гораздо более поздние путешествия, отличаются теми же специфическими особенностями.

В 1711 году, в Дрездене, покидая гостиницу «Золотое кольцо», он, несмотря на протесты администрации, собственноручно содрал все драпировки и украшения, присланные саксонским двором для украшения апартаментов царственного гостя.

В Данциге, в 1716 году, находясь в церкви, Петр почувствовал, что дует сквозняк. Ни слова ни говоря, он протягивает руку, срывает парик с головы стоящего рядом с ним почетного бургомистра и напяливает на себя.

Петр и вообще-то любил заявлять себя оригиналом и чудаком. Но всего «оригинальнее» оказывается его поведение именно в путешествиях. В Берлине, в 1718 году, залюбовавшись коллекцией неприличных статуэток в музее, он не только потребовал от короля, чтобы эта коллекция была ему немедленно подарена, но еще и сделал бурную сцену жене, требуя, чтобы она здесь же, при всех, перецеловала эти украшения.

— Голову оторву! — кричит он попытавшейся возражать Екатерине и на радость окружающим добивается исполнения своего требования.

Того же жанра держится Петр и по приезде в Копенгаген. В час ночи он требует, чтобы ему открыли естественноисторический музей. На горе хранителя музея, ему понравилась здесь мумия, и он сразу же потребовал, чтобы эту мумию ему подарили. Королевский инспектор обещал довести об этом желании гостя до сведения своего повелителя, и Петр сразу же успокоился и отправился было спать. Но когда ответ, полученный от короля, оказался отрицательным, Петр снова отправляется в музей, отрывает у мумии нос, прокалывает его в нескольких местах и, изувечив бедную мумию до неузнаваемости, весело заявляет:

— Теперь пусть у вас остается!

Любопытно, что, отправляясь в Париж, этот решительный мужчина совершенно потерял обычную твердость характера. Обычно он разъезжал в эти годы с Екатериной, но в Париж он не рискует ее брать, считая неудобным показывать ее в этой стране, которой он и сам побаивается. Его мечта — выдать свою дочь Елизавету за малолетнего Людовика XV. Он хочет показаться с лучшей стороны и, желая подчеркнуть свою важность, уже по дороге в Париж устраивает ряд скандалов. Бедный агент де Лебуа в отчаянии. Денег, отпущенных французским правительством (полторы тысячи ливров в день), никоим образом не хватает для удовлетворения претензий Петра и его свиты.

«Царь хотя и обнаруживает зачатки доблести, но в совершенно диком состоянии», — жалуется де Лебуа, докладывая, что царь поглощает невероятное количество водки, пива, вина и всевозможной еды. «Это обжора и ворчун», — пишет он, не выдерживая тона.

Денег на обжорство и пьянство трагически не хватает, и бедный де Лебуа горько жаловался, пока не добился от Версаля инструкций: «В расходах не стесняться, лишь бы царь был доволен». Но и деньги не помогли исправить положение, не наладили отношений. Петр и вся его свита сочли, например, требованием хорошего тона выразить недовольство поданными им экипажами: «В этаких катафалках русские дворяне отродясь не ездили!» Экипаж переменили, но Петр снова заупрямился: «Не хочу карету, желаю двуколку, как у меня в Петербурге заведено».