Романовы - [51]

От отсутствия поддержки у меня похолодела рука. Такие слова, как дружба, доверие и, возможно, даже любовь, в моей голове теперь звучали на редкость глупо. Что ответить? Я была заключена в тюрьму так долго, что ухватилась за его согласие, как утопающая за соломинку травы?

– Вы готовы рисковать своей жизнью ради них? Ради большевиков, которые прострелили вашему другу голову? Ради тех, кто нападает на города и крадет средства к существованию людей? Для чего вы живете, Заш, если не для других?

Он вцепился в ствол винтовки, и внезапно я увидела перед собой незнакомца.

– Выполняйте свои обязанности, гражданка.

Я открыла рот, как выброшенная на берег рыба. Хватая воздух. Убедить не удалось. Поэтому я зажмурилась и заставила себя выровнять дыхание. Заш… мой Заш.

Распахнув глаза, я дала волю своему горю. Позволила ему понять, что смирилась с этой холодностью.

– Существует единственная причина, по которой я пришла сюда – чтобы увидеть вас.

Это заявление растопило его лед, но не до конца.

Я заставила свое сердце забыть о боли и собрала всю свою отвагу.

– Но если вы настаиваете… – Я развернулась и отправилась в кабинет Юровского. Пусть Заш попробует остановить меня. Посмотрим, как далеко зашла его лояльность к большевикам.

– Настя, – прошипел он, забыв о слове гражданка.

Я не остановилась. В комнате стало гораздо аккуратнее, чем тогда, когда Юровский допрашивал меня. Ни пустых бутылок, ни коробок. Он избавился от большей части бумаг и даже вытер пыль. Я опустилась на колени у шкафа. Сначала удавалось рассмотреть лишь тень. Но потом… я увидела матрешку.

Схватила ее и засунула в корсет. В кабинет вошел Заш и внимательно посмотрел на меня. Видел ли он ее? Заш стоял неподвижно – я почти приняла это за гнев, но скользящий по помещению взгляд выдавал беспокойство.

Я протиснулась мимо него обратно на лестничную площадку.

– Доложите обо мне, если нужно, но вы приказали выполнять обязанности. Моя обязанность – защищать семью. – Я подождала немного, надеясь, что он снова станет знакомым мне Зашем.

Он не отстранился. Не пошевелился. Не смягчился.

Со вздохом я вернулась к себе.

Итак, мы наконец приблизились к финалу. Белая армия не идет за нами. Прежнего Заша больше нет. Моя рука скользнула к матрешке. Теперь все зависит от меня.

19

Я спрятала игрушку в углу главной комнаты, прямо напротив стены кабинета Юровского, в своих сменных туфлях. Не идеально, конечно – но сейчас нигде не было безопасного места для нее. Оставалось надеяться, что карманные часы коменданта укажут на его кабинет. Я предполагала, что это поможет выиграть немного времени.

Никто из солдат не хотел с нами разговаривать. Они были всецело преданы Юровскому. Даже папа прекратил попытки общения с ними. Я обратила внимание: каждый раз он приближался к новому солдату будто по привычке, в его действиях и речи больше не было души. Он сдавался. Мы все опускали руки. Едва он успевал произнести три слова, как солдаты наводили на него оружие.

Никаких союзов не будет. Спасение или смерть.

Три дня подряд Юровский выезжал на лошади и не возвращался допоздна. В те дни мы гуляли в саду, но веселье едва теплилось. Мама наружу не выходила. Ольга оставалась с ней, чтобы почитать. Мария превратилась в собственную тень – ее взгляд был пустым, а Алексей с трудом выносил то, что его через день поднимали с постели.

Моя семья угасала.

Всякий раз, когда я видела Заша, он стоял неподвижно как статуя. Подняв подбородок и сжимая винтовку. Словно ледяная скульптура.

Выстрелы эхом отдавались со стороны города, казалось, чаще, чем когда-либо прежде. Громче теперь, когда мы были на улице, а не заперты в пятикомнатной тюрьме. Там что-то происходило.

На третий день я рано ушла из сада и вернулась в наши комнаты. Заш встанет в караул на лестнице с возвращением моей семьи. А пока я пробормотала большевику-надзирателю, что на улице стало слишком жарко.

Он не откликнулся. Я пробралась в главную комнату. Мама спала. Идеально. Я вытащила игрушку из туфельки, закрылась в спальне и опустилась на колени у кровати.

Я знала, что должна делать, и могла только молиться. Боже, помоги мне.

Это все, что я могла предпринять. Мои родные не одиноки в своем отчаянии. Я тоже слабела. Возможно, скоро уже не смогу собраться с силами, чтобы попытаться спасти свою семью. Мне нужно знать, какое заклинание хранит матрешка. Необходимо выяснить, каким оружием, которое помогло бы выжить, мы располагаем.

Белая армия не приближалась. Я должна была что-нибудь сделать, пока еще могла.

Я держала матрешку перед собой. Шов окончательно проявился. Четкая черная линия опоясывала игрушку, больше не излучая света. Сердце бешено колотилось в груди. С трудом я вонзила в щель ноготь большого пальца.

«Не используй ее, пока не прибудет Белая армия, – сказал папа. – Или в самый последний момент».

Я провела большим пальцем по нарисованному лицу игрушки. Часы и дни вплотную к моей коже, в жестком корсете, стерли с матрешки часть краски. Я сжала кусочек дерева в кулаке, заслышав громкие шаги родных, поднимающихся по лестнице. Они вернулись и приступили к привычным после прогулки играм и занятиям.