Романовы - [50]

В дверь постучали кулаком. Я вскочила. Было приятно хоть на минуту остаться одной. Мое время истекло, но в голове что-то вспыхнуло. Возможно, новый план.

Я плеснула себе в лицо водой и открыла дверь.

Передо мной стоял Заш.

Мои руки взлетели ко рту, чтобы подавить вздох.

– Заш! – Я чуть не прыгнула к нему в объятия, но потом обратила внимание на то, как он выглядит.

Он не улыбался. Яркие карие глаза не сверкали. Он стоял так же неподвижно, как и в нашу первую встречу. И на нем была свежая большевистская форма.

– Заш? – повторила я, на этот раз шепотом.

– Возвращайтесь в свои покои, гражданка. – На его лице не осталось мягкости. Я вглядывалась в его черты, пытаясь отыскать друга. Единственного человека, помогавшего моему сердцу ощутить что-то помимо страха.

Он не шелохнулся. И глазом не моргнул. Никакого тепла. Шестеренки в моей голове зажужжали, соединяя кусочки мозаики. Должно быть, под наблюдением. Не стоит устраивать сцен. Не хочу, чтобы ему прострелили голову, как Ивану.

Я кивнула.

– Конечно, сударь.

Он взял меня за руку и повел через дверь обратно в нашу пятикомнатную клетку.

Заш – мой Заш – был здесь. В Ипатьевском доме. Он не бросил меня. Может быть, и выглядит как большевик, но он отдал мне свои чернила для заклинаний. Подмигнул, поймал меня на качелях. Заботился обо мне и моей семье.

Он хорошо играл роль большевика, но тьма не может так быстро победить свет. Не тогда, когда этот свет покоится в душе человека. Поэтому, когда дверь закрылась, я едва заметно улыбнулась ему.

⁂

В тот день нам разрешили выйти в сад всего на десять минут. Этого хватило, чтобы покачаться, покружить на небольшом пространстве и сделать около семидесяти глубоких вдохов. Все, что нам позволено за весь день. Второй прогулки не будет.

На следующий день нас снова выпустили. На этот раз Заш патрулировал в саду, но вместо того, чтобы стоять с другом, он вытянулся с винтовкой. На меня не взглянул. Я к нему не подошла. Наша дружба походила на тайну. Хоть Заш, которого я узнала, еще не раскрылся, я отчаянно держалась за ощущение его присутствия. Он стал моей новой надеждой. Надежда никогда нас не покидает – лишь мы сами можем от нее отказаться. Возможно, нас и не спасут, но сейчас у меня есть дружба.

Я не умру в одиночестве.

Джой бежала рядом со мной, пока я гуляла по саду. Она встряхнула головой, и ее длинные уши упали на морду, как пушистые плавники. Я оглядела новых охранников и их пулеметы, расставленные по углам забора. Стервятники, следившие за нами. Ждущие нашей смерти. Или приказа стрелять.

Когда нас снова впустили в дом, подъехал грузовик с огромными металлическими решетками. Нас заперли в комнатах, но мы успели увидеть: они укрепляли железом деревянные ворота.

На следующий день Заш снова дежурил на лестничной площадке. Я заметила его, когда Ольга с утра отправилась в ванную. Я завтракала и думала, не попытаться ли еще раз поговорить с ним. Но он находился слишком близко к кабинету коменданта.

Потом я кое-что увидела в окне: Юровский выезжал через укрепленные ворота верхом, в компании еще двух солдат. Я наблюдала, как ритмичная рысь лошадиных копыт уводит группу большевиков по тропинке. Юровский исчез из виду, а на лестничной площадке остался единственный караульный.

Я вскочила и позвонила.

Заш ответил на вызов. Я вышла и закрыла за собой дверь, затем выдохнула его имя.

– Заш. – Сдержаться не удалось. Я обняла его, притягивая форму – гимнастерку охранника – к себе, не желая отпускать.

Самая большая наша близость, если не считать прикосновения его пальцев к моим и горестных объятий после смерти Ивана. Но прежней уверенности не было. Он не ответил на объятия.

Вместо этого Заш положил на мои плечи сильные руки – те самые, что подхватили меня на качелях, – и оттолкнул назад. Без агрессии.

– Выполняйте свои обязанности, гражданка.

Сбитая с толку, я снова огляделась, дабы убедиться, что мы одни. Может быть, он не понял.

– Юровского здесь нет. Он уехал верхом. Мы можем спокойно поговорить!

Что-то изменилось в его глазах, и меня охватило облегчение.

– О, вы здесь, – пробормотала я, как глупая девчонка. – Я думала… думала, возможно, вы… – Мой голос сорвался.

В его лице разгорелась борьба. Война льда и пламени. Морали и чувства долга. Я видела, как она нарастает, и знала: если позволю ему стоять и бороться с самим собой достаточно долго, он выберет лед. Верность большевикам для него безопаснее.

Я не могла так рисковать. Потерять его. Сжала его руку в своей. Он вздрогнул, но я держалась крепко, стараясь показать ему все свое тепло.

– Заш, пожалуйста, не оставляйте меня. Я не… Я не хочу умирать в одиночестве.

Я видела, что он понял правильно. Одна – не значит в одиночестве. Значит – без друзей. Во власти врага.

Его пальцы сжались вокруг моих, и я ухватилась за этот жест, как за спасательный круг. Он качнулся вперед на мгновение, затем, казалось, взял себя в руки. Выдернул ладонь из моей, и лед победил.

– Я здесь. Но вы же видели, что они сделали с Иваном. Я не готов забыть свой долг и рискнуть будущим ради… – он указал на меня, – этого. Вы не можете предложить мне ничего такого, ради чего я готов подставить свою жизнь под удар.