Роман с президентом - [31]

После того как визит уже был отложен, советник посланника посольства Японии в Москве господин Х. Сигэта в переданном в МИД России меморандуме жаловался, что японцам трудно определить границу между тем, что хотел сказать президент, и тем, что пресс-секретарь говорит от своего имени или как журналист. Должен заметить, что мне, действительно, приходилось неоднократно говорить, пользуясь своей «профессиональной крышей» журналиста. Это давало возможность либо прозондировать общественное мнение, либо высказать точку зрения самого президента, нарочито камуфлируя ее под неформальное высказывание пресс-секретаря. Но в столь серьезном вопросе, как подготовка визита в Японию, мне, конечно же, и в голову не пришло бы отклониться от «генеральной линии» президента.

Как и ряд других помощников президента, я был вовлечен в подготовку визита и жадно следил за всеми политическими кружевами, которые плелись той и другой стороной. Нужно сказать, что, мучаясь поисками решений, президент стимулировал все свое окружение на поиск идей, даже самых фантастических, исходя из понимания, что и в фантазии может обнаружиться реалистическое зерно. И многие приносили в Кремль свои варианты. В конце концов у президента собралось двенадцать вариантов. И он, как скупой рыцарь, собирал все это и, ни с кем не делясь собственными соображениями, раскладывал из вариантов мучительный пасьянс.

Можно сказать, что президент боролся за визит до последнего. Об этом свидетельствует, в частности, и то, что до самых последних дней в службе помощников президента продолжалась работа над текстами его выступлений в Японии.

К этому времени между группой президентских спичрайтеров и пресс-секретарем сложились дружеские отношения. Мы делились идеями, информацией, обсуждали те или иные повороты политики. В небольшой кабинет Людмилы Григорьевны Пихоя, которая возглавляет группу спичрайтеров, без всяких формальностей заходили и члены Президентского совета, и политологи, и политики, и депутаты. Частыми гостями здесь были, особенно в моменты, когда нужна была особая концентрация усилий, и Е. Т. Гайдар, и Г. Э. Бурбулис (даже и после того, как он перестал быть Госсекретарем), и С. М. Шахрай. Сюда с шумом врывался темпераментный политолог А. Мигранян, требуя внимания и похвал; здесь скупо отвешивал слова Караганов. Здесь, вооруженный данными социологических опросов, скептически слушал наши тирады мудрый Юрий Левада. Тут бывали известные журналисты, писатели и просто политические энтузиасты, готовые в память об августе девяносто первого «простить Ельцину все» и бесплатно пилить осиновые дрова политики. В сущности, здесь была маленькая политическая кухня, где в неформальной обстановке, с искренним энтузиазмом обкатывались идеи и формулировки, которые потом ложились на стол Бориса Николаевича в виде проектов его выступлений. Дискуссии проходили шумно, остро, без всякой субординации, без протокола и без записей. Мы часто сожалели, что при таких «мозговых атаках» не присутствует президент.

Обычно работа над официальными речами президента велась по такой схеме: президент ставил самую общую задачу, давал ключевые политические элементы, а помощники в процессе подготовки выступлений внедряли в текст свои собственные идеи и заготовки, которые потом либо принимались, либо отвергались президентом. Но бывали периоды, когда даже при подготовке серьезных выступлений мы не получали никаких политических ориентировок. С течением времени, видимо с нарастанием политической и физической усталости президента, такое случалось все чаше и чаще. Это, конечно, были мучительные моменты, поскольку иногда всю или почти всю проделанную работу приходилось выбрасывать в корзину за ненадобностью. Но были и радостные мгновения когда текст, а следовательно, и идеи, рожденные в тесном товарищеском кругу, обретали в устах президента политический вес, становились плотью реальной политики.

Нас, естественно, огорчало то, что Борис Николаевич, как, впрочем, и всякий крупный политик, чаще всего забывал сказать слова благодарности тем, кто обеспечивал для него «бурные и продолжительные аплодисменты». Иногда после крупных политических акций президент подписывал приказы о премиях (как правило, в размере месячного оклада), что при скудной кремлевской зарплате всегда было кстати, но слово благодарности от президента у нас всегда ценилось выше рублевого довеска. Если президент забывал о нас, мы, с философским пониманием суетности политики, после успешного дела сами вознаграждали себя, говоря друг другу всякие приятные слова.

В один из дней августа все того же 1992 года, не помню теперь уж, по какому случаю, я оказался в кабинете президента «один на один» с Борисом Николаевичем. У него выдалась редкая свободная минута, и он был расположен поговорить, что случалось не так уж часто.

У меня была маленькая «сверхзадача», которую мне никак не удавалось решить. В среде интеллигенции росли критические настроения в отношении реформ. Довольно широкое распространение получил тезис, что «рынок убивает культуру». Отход интеллигенции от поддержки реформ и президента был очень опасен. По сути, интеллигенция в то время, несмотря на все трудности и ошибки власти, в основном поддерживала Ельцина.