Роман с мертвой девушкой - [4]
Не сразу устоялся тайтл моего теледебюта. Подлянкин-Гондольский предлагал эпатажный вариант: «Миг правды». Свободин-Душителев считал: лучше дразнящих кунштюков избегать и стоял горой за нейтральность — вроде «Житечка», совмещавшего в звучании посконное «жито» и библейское «житие». Не то, чтобы опытные мэтры мне не доверяли, но тревожились: с кондачка высокой ноты не потяну, с непривычки — не выдюжу. Зря опасались. Хоть и мандражил, был уверен: справлюсь. Предстояло заняться тем, к чему привык, притерпелся, что умел, выучил, освоил, околачиваясь средь мертвецов. Инспектируя вверенные владения, ощущал себя Хароном и Морфеем, властелином, главнокомандующим погоста, был в епархии обелисков и каркающих ворон не сторонним чужаком, а исправным и рачительным предводителем. Наблюдал, делал выводы, сопоставлял. Наводил контакты. Расспрашивал свежеобращенных переселенцев и старожилов. Выявляя нужды — не любезничал, обобщая жалобы — держался строго, улучшая порядки — выгод не искал. Не жалел времени на любимчиков, букам-наглецам спуска не давал. Попадались такие, кого и вовсе огибал стороной. Примечал подспудности, вникал в нюансы. Свежий холм… Навал венков… Покосилась и рухнула ограда… А с какой стати у бабки, торгующей рассадой, — прибыло немерено «маргариток» и «анютиных глазок»? Не иначе: выкопала с дальних могил? Обихаживал пристанища (и за деньги, по просьбе душеприказчиков, и по собственной склонности), счищал мох, грязь, выпалывал сорняки, разгребал снег, замазывал трещины… Мысленно составлял, перетряхивал реестры, уложил в справочник-каталог россыпь подопечных, про которых не забывал и за кладбищенской стеной. Муж-жена, оба вместе, она откинула сандалии первой, он ее пережил на целых семнадцать лет. Громадный срок… Но, коль вдуматься, — что такое эти семнадцать? Мгновение… Дуновение вечности… Подели, нарежь средневозрастной надел отрезками по десять годков — будто колбасу или хлеб, разложи ломтями: сколько долек (увесистых, полновесных) наберется? Семь-восемь, а чаще — не больше пяти-шести. Что было: семнадцать лет (то есть два кусочка) назад? Оглянешься — ужаснешься: столь близко и недавно… Будто вчера… А половины или трети целого (уж четверти — точно) как не бывало… В сухом остатке при этом — ничегошеньки. Ноль!
Разглядывал фаянсовые (из того же материала, что унитазы) бляшки-медальоны, вычитал, приплюсовывал, итожил. Девочка (прожила пять лет) и ее бабушка (дотянула до шестидесяти восьми)… А родители? Куда сгинули-подевались? Надпись: «Прощай, дорогая, незабвенная дочурка» говорила: они есть… Были… И — пропали? Покоились на другом кладбище? Их зарыли другие дети? Или, осиротев, бедолаги еще коптили небо? Мыкали век в одиночестве и постылой тоске? Может, окачурились вдали от своей крохи? Утонули, разбились, сверзились с балкона или прыгнули из окна, сгорели на пожаре, угодили в пропасть во время альпинистского восхождения — и останков не обнаружено? Приказали задолго до кончины — развеять прах и пепел? (Встречались подобные чудаки и чудачества).
На померкшем фото сгрудилась чета: он — в военном кителе, она — в пышном бальном платье, он приобнял ее. Жили дружно, в согласии? А из жизни ушли порознь… Не бывает идиллий — чтобы разом, одномоментно и в одночасье (если только заблаговременно не приняли вместо яд), даже те, кто не чает души друг в друге, покидают юдоль бед (или рай, кто как примет земную командировку) — согласно личному плану и расписанию. Без учета хронометража остальных, посторонних и обожаемых, с кем не мыслит и страшится разлучиться. Никакой любовью отсеченного не спасти. Не дождавшись остающихся, не махнув, прощаясь, мокрым от горьких слез платком — он отчалит в зыбкую бесконечность…
Смерть безжалостно обнажает то, что пытается вуалировать обманщица-жизнь: каждый в мире (и во вселенной) сам собой и по себе и на веки вечные одинок. Выползая из материнского лона, корячится, добывает хлеб и пропотевшую водицу, а потом, не успев толком оглядеться, исчезает. Ни с чем. «Адье!» Общий путь и итог всегда одинаков — ничто и нигде… Весь багаж — в лучшем разе — память: на короткое мгновение был соединен в порхании с мнимой половиной. Симметричной, недостающей частью. Живым протезом, опираясь на который, ковылять легче. Не успел привыкнуть к вспомогательному эрзацу и врастанию в него, срастанию с ним — ан пора взятое (верилось: навсегда, оказалось — напрокат) вернуть, инвентарь отбирают. Но и самый скромный прикуп — миг, проведенный подле близкого, теплого, родного — отрада, ибо вместе и сообща не так жутко превозмогать непонятно куда ведущий путь… Крылья общности (вырастающие не у каждого) — есть главный приз и опознавательный знак счастливцев и счастливиц, отмеченных благоволением Провидения… Скольким не дано навялиться в напарники ни к кому!
Гадал: что таится-кроется за веселыми и смурными, серьезными и беспечными, а то и дурашливыми физиями на перископно торчащих из-под земли тумбах? Восторгался коварством миража, именуемого быстротечностью: дай знать будущим покойникам, что секунда, когда, лыбясь или хмурясь, позируют перед объективом, станет их окончательной послежизненной визитной карточкой, и разве смогли бы держаться непринужденно, некартинно? Позировать — в легоньких ситцевых и шифоновых кофточках и мятых пиджаках? Наверняка в тот расслабленный момент не помышляли о трагическом, не подозревали, для каких нужд пойдет воспринявший богатую или скудную мимику кадр. Если б ведали, для чего вековечатся — пучили бы зенки, выгибали грудь, надували щеки, желая предстать пред потомками во всей красе (которую каждый, согласно собственному представлению, собой являет). Нет, застигнутые в упоении и довольстве собой, воплощали безмятежность. Упитанный, источающий масляную улыбку жмурик перекинулся третьего января. Справил, стало быть, Новый год… Может, весело отметил, переел или перепил — и дал дуба… Или наоборот: лежал в больнице, страдал, таял, тихо загибался, намечал сроки и выдвигал задания непослушной плоти — дотянуть до нового календаря… Дотянул… И — скопытился. Провлачив истерзанное хворью тело через тернии боли, превозмогши муки и страх самораспада и вознося отчаянные молитвы — преставился… Юный мальчик с задорной челочкой стремил вдаль взгляд задумчивых глаз… Фантазировал, рисовал картины грядущего? А сам не перешагнул черты первого своего десятилетия… Мутное зеркальце (как на пудренице) демонстрировало мордашку игривой дамочки. Почему-то осталась одинока, не стяжала семейного очага и уюта… Не посватался никто? Не позарился ни один повеса? Вскоре рядом пришлепнулся на цемент овал с ликом то ли супруга, то ли сожителя, аль гражданского сердцееда? Надписи их имен наползали, соприкасались (целовались и стремились к прежней близости?) — так бывало и когда в крохотную нишу или единственную могилу пихали многих. Строчки на прочих плитах располагались вольготно, с интервалами… Порой сведения выбивали впрок, загодя — чтоб не платить граверам втридорога за дополнительную работу или предвидя: наследников нет, значит, некому позаботиться… В просторном одиночестве пребывал барельеф тонкогубого, видимо, холостяка в полосатом костюме и галстуке. Не сумевшего найти пару на коротком перегоне меж рождением и кончиной? Претенденток, надо полагать, было вдоволь, там и сям тулились контуры не принадлежащих никому женских теней — караулящих, надо полагать, загробных женихов?
Книга прозаика и драматурга Андрея Яхонтова включает его произведения для эстрады: сценки, монологи, рассказы, пьесы. Среди пьес две новые комедии — «Вверх по ступеням облаков» и «Заговор заговоривших», а также пьеса «Мир без китов», которая с успехом идет в Ленинградском театре им. В. Ф. Комиссаржевской. Сборник рассчитан на артистов эстрады, профессиональных и самодеятельных театров.
«Теория глупости» — фундаментальный труд, продолжающий и развивающий основные положения романа «Учебник Жизни для Дураков», в котором содержатся первые, правда, весьма сжатые сведения о носителях недомыслия. Именно вам, остолопы и недотепы, эта книга нужна как никому.Вас воспитывают, а вы не умнеете. Вас обманывают, а вы продолжаете верить. Вас обштопывают на каждом шагу и углу, а вы все равно упрямо остаетесь хранителями самой действенной и эффективной формы существования живых существ на планете — безумной ползучести.
Невероятная история о событиях весьма вероятных, о капитане дальнего плавания и старом художнике, а также о говорящей щуке, которая не бросалась словами.
В романе известного писателя Андрея Яхонтова «Учебник Жизни для Дураков» вы найдете ответы практически на все вопросы, волнующие современного человека: «Как украсть и не попасться», «Как убить и замести следы», «Как стать миллионером», «Как бросить друга в беде», «Как увести чужую жену или чужого мужа»… Уже из названных глав пособия, а также других его разделов: «Деньги», «Азартные игры», «Брак по любви», «Брак по расчету», «Загробная жизнь», «Сексуальные игры», «Учитесь врать и обманывать», — видно, что нет ни одной сферы жизни, которой бы ни коснулся автор в своем романе, пародирующем Карнеги и других подобных ему мыслителей.Для многих читателей эта книга станет настольной, многим она послужит практическим руководством к действию, выступит в роли путеводителя по нашей непростой и все более усложняющейся действительности.ЕСЛИ ВЫ НЕ ДУРАК, ТО ПОСПЕШИТЕ ПРОЧИТАТЬ ЭТУ КНИГУ! — подлинный Учебник Жизни для каждого, кто хочет поумнеть, разбогатеть и сделаться счастливым; вы погрузитесь в волшебный мир лжи и обмана, сами в полной мере овладеете приемами вранья, окунетесь в царство низменных инстинктов, где друзья предают друзей, подчиненные подсиживают начальников, а жены и мужья находятся в постоянном поиске более привлекательных и выгодных партнеров…Книга рассчитана на широкие массы дураков — круглых и не очень, а также людей, наделенных чувством юмора.
Повесть о формиировании в человеке нравственных понятий и принципов, нерасторжимом единстве мира взрослой жизни и мира детства; о том, что детство всегда смотрит на старших пристально и внимательно — каждому слову и поступку дает строгую и требовательную оценку. Герой книги — школьник Антон. Москва конца 50-х годов, родина мальчика, тоже по-свему участвует в лепке характера и судьбы маленького гражданина.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В сборник вошли две повести и рассказы. Приключения, детективы, фантастика, сказки — всё это стало для автора не просто жанрами литературы. У него такая судьба, такая жизнь, в которой трудно отделить правду от выдумки. Детство, проведённое в военных городках, «чемоданная жизнь» с её постоянными переездами с тёплой Украины на Чукотку, в Сибирь и снова армия, студенчество с летними экспедициями в тайгу, хождения по монастырям и удовольствие от занятия единоборствами, аспирантура и журналистика — сформировали его характер и стали источниками для его произведений.
Книга «Ловля ветра, или Поиск большой любви» состоит из рассказов и коротких эссе. Все они о современниках, людях, которые встречаются нам каждый день — соседях, сослуживцах, попутчиках. Объединяет их то, что автор назвала «поиском большой любви» — это огромное желание быть счастливыми, любимыми, напоенными светом и радостью, как в ранней юности. Одних эти поиски уводят с пути истинного, а других к крепкой вере во Христа, приводят в храм. Но и здесь все непросто, ведь это только начало пути, но очевидно, что именно эта тернистая дорога как раз и ведет к искомой каждым большой любви. О трудностях на этом пути, о том, что мешает обрести радость — верный залог правильного развития христианина, его возрастания в вере — эта книга.
Действие повести происходит в период 2-й гражданской войны в Китае 1927-1936 гг. и нашествия японцев.
УДК 821.161.1-31 ББК 84 (2Рос-Рус)6 КТК 610 С38 Синицкая С. Система полковника Смолова и майора Перова. Гриша Недоквасов : повести. — СПб. : Лимбус Пресс, ООО «Издательство К. Тублина», 2020. — 249 с. В новую книгу лауреата премии им. Н. В. Гоголя Софии Синицкой вошли две повести — «Система полковника Смолова и майора Перова» и «Гриша Недоквасов». Первая рассказывает о жизни и смерти ленинградской семьи Цветковых, которым невероятным образом выпало пережить войну дважды. Вторая — история актёра и кукольного мастера Недоквасова, обвинённого в причастности к убийству Кирова и сосланного в Печорлаг вместе с куклой Петрушкой, где он показывает представления маленьким врагам народа. Изящное, а порой и чудесное смешение трагизма и фантасмагории, в результате которого злодей может обернуться героем, а обыденность — мрачной сказкой, вкупе с непривычной, но стилистически точной манерой повествования делает эти истории непредсказуемыми, яркими и убедительными в своей необычайности. ISBN 978-5-8370-0748-4 © София Синицкая, 2019 © ООО «Издательство К.
УДК 821.161.1-3 ББК 84(2рос=Рус)6-4 С38 Синицкая, София Повести и рассказы / София Синицкая ; худ. Марианна Александрова. — СПб. : «Реноме», 2016. — 360 с. : ил. ISBN 978-5-91918-744-8 В книге собраны повести и рассказы писательницы и литературоведа Софии Синицкой. Иллюстрации выполнены петербургской школьницей Марианной Александровой. Для старшего школьного возраста. На обложке: «Разговор с Богом» Ильи Андрецова © С. В. Синицкая, 2016 © М. Д. Александрова, иллюстрации, 2016 © Оформление.
Вплоть до окончания войны юная Лизхен, работавшая на почте, спасала односельчан от самих себя — уничтожала доносы. Кто-то жаловался на неуплату налогов, кто-то — на неблагожелательные высказывания в адрес властей. Дядя Пауль доносил полиции о том, что в соседнем доме вдова прячет умственно отсталого сына, хотя по законам рейха все идиоты должны подлежать уничтожению. Под мельницей образовалось целое кладбище конвертов. Для чего люди делали это? Никто не требовал такой животной покорности системе, особенно здесь, в глуши.