Роман потерь - [12]

Она находилась на веранде и, стоя на коленях, смотрелась в зеркало, украшенное изображениями журавлей, которое сохранилось у нее с тех времен, когда она была девочкой. На ней были красные шаровары и фиолетовая ночная рубашка, поверх которой она накинула голубой халат из корейской парчи. Ветер, доносивший запах прелых листьев и сырости, развевал ее волосы. Глядя на нее, я испытала такое чувство, будто смотрю на нас обеих со стороны, вижу ее глазами постороннего, и она показалась мне похожей на ныряльщицу, которая набрала в легкие воздух, перед тем как нырнуть за сокровищами и погрузиться глубоко во мрак.

Она подняла глаза и резко выдохнула. Возможно, заметила меня в зеркале. Изуми бросила на меня взгляд, который я никогда не забуду. В нем читалось удивление, короткий шок, как будто ее вдруг окунули в холодную воду. Потом, когда я, подобрав свои одежды, поспешила пройти мимо, взгляд изменился, в нем появилась такая глубокая, черная ненависть, что, казалось, никогда свет не сможет проникнуть в него. Она как будто затянула нас обеих глубоко под воду и обрезала веревки, которые могли вытащить нас на поверхность.

Получила письмо с острова Кюсю, первое за эту весну. Такуми пишет, что с мальчиком все в порядке. Он подрос, уже ей по грудь, волосы у него короткие, потому что они их остригли, хотя я просила не делать этого. Такуми говорит, что с длинными волосами было много хлопот, к тому же в их местности не принято, чтобы мальчики носили длинные волосы.

Кто-то, возможно, садовник или муж Такуми, сделал для него мяч из шкуры оленя, и он гоняет его с утра до вечера. Иногда он убегает в лес, и они дотемна не могут его найти. Мальчик сделал себе лук и стрелы и охотится на куропаток. Он часами сидит в маленьком домике, который соорудил себе в дупле дерева, и утверждает, что к нему приходили медведи. Должно быть, Такуми читала ему романы, раз у него возникают такие фантазии.

Дважды в неделю к нему приходит священник, чтобы обучать письму. Но из-за сильных ураганов этой осенью, которые на Кюсю были еще более свирепыми, чем в столице, он довольно много пропустил. Значит, я плачу ему ни за что. Все мои посылки с кусками шелковой саржи и ароматными смолами ушли впустую… Они должны были бы передавать их учителю после занятий, а не до них. Такуми прислала мне листок с его упражнениями в письме, чтобы я могла убедиться в его успехах. Ах, какими неуверенными и угловатыми были его письмена, но, полагаю, этого следовало ожидать. «О, цветок, что распустился в порту Нанива!» — пишет он, как будто привык любоваться таким зрелищем.

Бумага, на которой это написано, измята и покрыта кляксами. Я вижу на листке следы его измазанных чернилами пальцев, тонких, как мои, а нижние линии некоторых иероглифов напоминают руку его отца, но, возможно, это мне только кажется.

Он еще не получил мою последнюю посылку с книгами и свитками. Боюсь, что ее могли украсть. Нет сомнения, что прямо сейчас ребенок капитана какого-нибудь судна, с которым была отправлена эта посылка, тыкает пальцем в страницы и глазеет на картинки, которые изображают мир, такой же далекий и чуждый ему, как необъятные облака на небесах. Я была раздосадована, но, с другой стороны, этого следовало ожидать, имея в виду развращенность нравов.

Я думаю об истории Ребенка Лич. Мне рассказала ее моя мать, когда я была маленькой девочкой. Она говорила, что я просила рассказывать ее еще и еще, как будто нечто в истории его несчастий поразило мое воображение.

Он был первым ребенком Изанаги и Изанами, брата и сестры, которые стали супругами и сотворили этот мир. Другие их дети были сильными, они стали солнцем и луной, нашими островами, деревьями, водопадами, скалами и ураганами. А у Ребенка Лич не было костей. Он был белый и бесформенный, он не мог ни стоять, ни ходить.

Когда ему исполнилось три года, родители посадили его в лодку и пустили в море по воле волн. И никто не спас его, и он не превратился, благодаря удаче или волшебству в мифическое существо — в феникса или, например, дракона. Он просто умер.

Как он умер? Я спрашивала об этом свою мать, но она не могла дать мне ответа. Я представляла себе, что он умер от жарких лучей солнца либо смытый волной в море.

А его мать — она тосковала по нему?

Нет, обычно отвечала моя мать, она была занята другими детьми. Но ее последний ребенок, Бог огня, опалил ее в момент рождения, и она умерла. Ее муж Изанаги искал ее в подземном царстве и умолял вернуться. Она ответила, что не может этого сделать, но обещала обратиться к богам и велела ему не смотреть на нее до того, как она это сделает. Но он нарушил клятву и увидел ее труп, изъеденный червями.

Это зрелище вызвало у Изанаги такое отвращение, что он убежал из подземного мира, нашел реку и купался в ней снова и снова, чтобы смыть с себя следы тела своей жены.

В этой истории нет ни намека на грех, ни какой-либо мысли о чьей-то вине. Ребенок Лич был рожден на свет и оставлен умирать. Его мать тоже умерла. Никто не мог возвратить их к жизни.

Жрица вернулась. Люди не говорят ни о чем другом. Она прибыла вчера, поздно ночью, из Храма Изе. Она путешествовала тайно в сопровождении двадцати вооруженных луками и мечами воинов и семерых всадников. Экипаж подъехал к ее дому в Токаден, и она накинула на голову свой халат, чтобы никто не увидел ее лица. Императрица провела с ней все утро, ругая и выговаривая ей за проступок. По словам Бузен, рыдания девушки были слышны по всей галерее.