Роман потерь - [11]

Шрифт
Интервал

Почему я читала его? Оно причиняло мне только боль. Из письма я поняла, что они строили планы относительно ее поездки в Акаси, возможно, весной под предлогом ежегодного паломничества в Сумиёси, куда она ездит, чтобы помолиться о своих покойных родителях. Сумиёси находится недалеко от переправы через залив Сума, и ей будет легко отлучиться на несколько дней — так он предполагает. Приезжай ненадолго, пишет он. Приезжай в Третьем месяце, когда море спокойно и цветут глицинии.

Я быстро свернула письмо, прежде чем слова огнем отпечатались в моей памяти. Перед тем как его прочитать, я намеревалась хранить его в своей шкатулке для письменных принадлежностей, там, где никому не пришло бы в голову искать, — слишком просто. Но оно было настолько откровенным и причиняло мне такую боль, что я не могла оставить его у себя. Я решила попросить свою подругу при первой же возможности вернуть письмо на место. Потом я придумаю, как нарушить их планы.

Вечер того же дня.

Мне сказали, что письмо было благополучно возвращено на прежнее место. Положить его обратно оказалось значительно труднее, чем взять. Это потребовало немалой выдумки. Я не буду описывать детали, лучше не объяснять всего. Достаточно сказать, что я провела два мучительных часа в ожидании известия об успешном завершении этого предприятия. Счастье, что моя подруга более стойкая, чем я, и лучше владеет своими чувствами.

Целый день шел мокрый снег, и целый день я обдумывала, как быть с тайной, в которую я проникла и которая причиняет мне такую боль. Мне пришло в голову, что лучше обнаружить их планы, чем скрывать. Если я буду хранить молчание, то как бы вступлю с ними в сговор. Если же разоблачу их, то нанесу им гораздо больший ущерб.

Молчание не в моих интересах. Мне нужно, чтобы поползли слухи. Слухи — презренные друзья женщин. Слухи подобны горсти сухой краски, брошенной в чан. Неважно, какая часть воды окрасится в первый момент, вскоре вся она будет такого цвета: оттенка предположений и догадок, лжи или правды: не имеет значения.

Я приготовлю хорошую краску. Моя соперница не знает, насколько язвителен мой язык. И никакие оправдания и отговорки не усмирят его, потому что цвет отмщения очень стойкий.

Я подождала подходящего момента и бросила краску в мутную воду молвы. К вечеру следующего дня история возвратилась ко мне, слегка измененная, но в основных чертах та же.

Знаю ли я, спросила Комоку, первая фрейлина, что Изуми намеревается совершить тайную поездку в Акаси? Мы шили шелковый халат для танцев Госечи, и, подняв руку с иголкой, она наклонилась ко мне, чтобы прошептать на ухо вопрос.

— Да что вы говорите? — Я удивленно подняла брови, как бы в насмешку над ее словами, а моя игла, сверкая, скользила сквозь голубой шелк, подобно осе, мечущейся среди дельфиниумов на клумбе. — А зачем?

— Чтобы навестить своего мужчину, который находится в изгнании, — ответила она, засовывая нитку в рот, чтобы смочить ее. — Говорят, что она хочет встретиться с ним по дороге в Сумиёси как-нибудь этой весной.

Я продолжала проворно работать иглой.

— Вы, должно быть, ошибаетесь, — возразила я. — Изгнанникам не разрешено встречаться со своими возлюбленными.

Даинагон, которая сидела на подушке около нас и нашивала бисерины на парчовый шлейф, подняла на меня черные глаза. Я не посвятила ее в свою тайну, но она явно что-то подозревала.

— Я слышала, что Изуми уже получила письмо от ее величества, — сказала она. — Очевидно, императрица очень на нее рассердилась и потребовала, чтобы Изуми объяснилась с ней по этому поводу, чтобы положить конец разговорам.

Так мы судачили, а наши иглы делали свое дело. Комоку заметила, что эта история ее мало удивляет, принимая во внимание, сколь импульсивна Изуми. Но я защищала ее, говоря, что она вряд ли решится на такой рискованный шаг. Если о ее намерениях станет известно, ее отстранят от службы при дворе.

— Не могу поверить, — сказала сухо Даинагон, — что она могла быть настолько глупа, чтобы посвятить кого-то в свои планы.

Я согласилась, заметив, что, кроме Садако, у Изуми не было друзей. Я сказала, что так сочувствую ей, что хочу навестить ее или, по крайней мере, послать ей письмо.

— Как вы добры, — отозвалась Даинагон. — Может быть, нам всем следует достать свои чернильницы и написать ей общее письмо с выражением симпатии.

Комоку наклонилась и подняла рукав, который я шила.

— Взгляните, — воскликнула она. — Вы сшили его наизнанку!

Так оно и было. Весь следующий час я распарывала свое шитье, в то время как разговор перешел на обсуждение пудры, которую лучше использовать в сырую погоду, а также молодого священника, прибывшего недавно, чтобы читать императору молитвы во время поста.

Уже в тот вечер я поняла, что хорошо справилась со своей задачей, потому что слышала, как горничные, разносившие ночные вазы, обсуждали, какое наказание выберут для некой госпожи, собиравшейся навестить опозоренного мужчину где-то за городом.

Я видела Изуми. Вообще-то я избегала Насицубо, обходя его стороной, как будто это было несчастливое место. Но в то утро императрица вызвала меня, чтобы сопровождать в поездке к ее сестре в Кирицубо, и я оказалась лишена выбора — пришлось пройти мимо.