Роман-покойничек - [51]

А вот живописец Рерих — тот был удачливее. Он пошел и вернулся, и был в Шамбале, а когда вернулся, держался таинственно, словно внутрь себя завернув карие треугольные глазки. Это засвидетельствовано его спутниками, товарищами по экспедиции. Они шли с юга, из Индии, и поднялись куда-то на Восточный Памир, и вдруг, там Рерих исчезает. Сопоставили с бывшими разговорами о Шамбале и решили ждать. Недели через две — о, радость! — глава экспедиции возвращается цел, невредим и весьма довольный. Был, разумеется, действительно в Шамбале, без особых подробностей, но ясно, что все очень непросто. Через три с половиной десятилетия появилось известие о том, будто ездил тогда Рерих просто в Москву за инструкциями, а никак не в Шамбалу. Что можно на это возразить? Если уж очень углубляться, то ведь и монгольский Сухе-Батор тоже обещал устроить в Монголии Шамбалу и написал «Шамбала» на своих алых знаменах, и протягивал руку в направлении Москвы, когда восклицал: «Северная Шамбала». Так что и в скользком случае с инструкциями наш художник был все-таки в Шамбале, а не где-то в другом месте. А если так, стоило бы подумать о реабилитации Джавахарлала Неру. Не так уж он виноват, просто инструкции завалялись в неизвестном ящике. Но кто в наше время думает о чужих репутациях? Оставим это. Имена других посетителей Тайной Области из моей памяти прочно изгладились, остались одни полуневнятные картины занятий ее необыкновенного населения.

Населяют ее не люди, но духи. Плоти у них нет, однако есть рассудок и некая расплывчатая видимость образа. Они проводят время в исследованиях законов мироздания.

— Вы бы поразились, — передает Тит слова одного из ученых мужей Тайной Области, — как много в наших лабораториях приборов, похожих на ваши.

Это сообщение заставило меня долго размышлять. Что бы оно могло значить? «Похожих на ваши…» Неужели речь идет о трясучих стрелочках и пипетках? Какая тогда им выгода в бесплотно-духовном составе мнимых тел экспериментаторов? Или их приборы похожи на наши лишь образом намерения — то есть, если здешний нелепый синхрофазотрон напряженно меряет, что произойдет, если два пучка резко налетят друг на друга, то в Шамбале ветреный ученый просто задает сам себе этот вопрос, и непосредственно движение его мысли принимает завихренную форму нашего синхрофазотрона и тут же отправляет ответ прямо в его парообразные мозги? Думаю, что, скорее, так. И становится понятным следующее известие из Шамбалы:

— Мы посылаем в мир очень много идей и удаляем много боли.

Видимо, мысль или чувство обитателя Тайной Области отделяется от породившей его особы и катается в самостоятельном виде по нашей сфере, пока не натолкнется на достойную голову или подходящее сердце. Именно так объясняют они «случайные» научные открытия непрофессионалов. Это не случайность. Это мысль подземного специалиста, посланная внешнему коллеге по той же проблеме, ненароком залетела в череп праздного балбеса, который теперь и снимает всю пенку. Однако, как правило, идея летит именно туда, куда ей предназначено: в уединенный кабинет теоретика, в светлую лабораторию изобретателя или в конструкторское бюро, где ложится легким наброском под чертежную принадлежность, или — если это не идея, а жалостливое сострадание — то куда-нибудь в грудь огорченному жизнью грустецу, как раз нуждающемуся в подобной наружной анестезии.

При столь возвышенном времяпрепровождении вдвойне странным показалось мне известие, будто у обывателей Шамбалы существует религия и даже храм.

— Какая, — думал я, — может быть у них почва для религии, если все их бытие — само по себе сплошное служение истине и добру и нестяжательное жертвование посторонним? Неужто и им свойственно сознание собственного несовершенства, вопреки тому, что они — как сами о том говорят — с Мировым Духом запанибрата? Во что же они верят? Какие писания могут удовлетворить и превзойти их требовательный рассудок? Если не басни о сотворении мира из вавилонского детства, если не египетские отроческие версии, если не военные — против титанов — рассказы античной юности, но — если они как люди сверхзрелые единственно разум чтят, — откуда тут место для культа? Как — и они ставят свечечки? Кладут цветочки? Бьют поклоны? А не то — страшно подумать о таких прозрачных существах — может когда-нибудь и с бараном балуются? А может нет-нет — да…?

Но разум гнал из себя особенно эту последнюю мысль, ибо в разум она никак не ложилась. Будь это так, Шамбала была бы не более не менее, как скопищем упырей, а вся их душеполезная и умопросветительная предприимчивость — одно сплошное паучье завлеканье — нет, нет и нет, не может существовать зло в подобной ясной внятности.

Однако, известия о Храме в Тайной Области продолжали назойливо тревожить мое любопытство. Я готов был сам отправиться в Шамбалу, но вспомнил о деле с инструкциями, о подозрительности тибетских властей, о расходах на дальнюю дорогу и не поехал, но продолжал строить догадки. — Если нравственное совершенство и абсолютный рассудок не оставляют места для действенной веры, — подумал я, — то может все же существовать страх потерять и то, и другое. Под влиянием этой мысли сумрак моего неведения стал приобретать иные очертания. Мне показалось, что бестелесный разум обитателя Шамбалы должен резко противиться вовлечению его в безрассудную плоть, которая своей тяжестью затемнила бы мощь проникновения и вынудила бы строить синхрофазотроны из обычных материалов: алюминия, меди, бетона и пластических масс, что резко замедлило бы скорость уяснения себе законов мироздания. Сострадательная жалость, со своей стороны, тоже не желала бы, чтобы ее жалели и ей сострадали. И благо должно было бы пониматься подобной душой в чисто отрицательном виде: как то, что ложится поперек пути плодородия и препятствует вовеществлению в тело. Культ такого блага, естественно, принимает черты, во всем противоположные знаменитым эротическим ритуалам. Это должен быть Культ Бесплодия.