Роман одного открытия - [61]

Белинов вернулся домой очень озабоченный. Мария-Нона заметила его расстроенный вид, несмотря на улыбку, слабо светившуюся в его глазах, но недостаточную, чтобы ввести в заблуждение.

— Что случилось, Асен?

— Ничего, или почти ничего, — спокойно ответил он, садясь на свое место за обеденным столом.

Нона Белинова заметила, что он два раза по рассеянности совал салфетку в карман жилетки, и острым женским чутьем уловила у мужа внутреннюю растерянность, которую он старался прикрыть.

Нона также сделала усилие над собой, чтобы показаться спокойной, хотя его рассеянность тревожила ее. Она ждала, что Белинов ей все расскажет. Он обжегся супом, и это заставило Нону улыбнуться и снова остановить на муже настороженный взор.

— Только что с плиты, Асен, я думала, что ты опоздаешь… — Она говорила о супе, но намекала на дело, по которому он ходил.

Белинов наклонился над тарелкой и продолжал сосредоточенно есть.

— Ты иногда позже возвращаешься, — тактично за кончила Нона свою мысль.

Да, иногда он позже возвращался домой — Белинов отвечал задумчиво, его мысли витали в другом месте…

Что могли означать все эти комедии? — мысленно вернулся он к главному, что его занимало. Профессор Биловен — иностранец и заканчивает свою карьеру. Какое значение имеют для него страстные искания Асена Белинова?.. Профессиональная заинтересованность или ревность стареющего поколения, чувствующего, что его вытесняют и затеняют идущие ему на смену молодые таланты?..

Или, может быть, недоброжелательность чужеземца? Разве для ученого чужд закон преемственности и не оказывает влияния на поведение и отношение к молодежи?..

«Какая-нибудь эндокринная железа развивалась ненормально, — усмехнулся вдруг Белинов, — в этой огромной туше. При незаурядной интеллигентности, памяти, культуре, дух страдает нравственной отсталостью. Или, может быть, это продукт другой среды, другой исторической эпохи — людям его круга современная мораль чужда. Они переоценивают себя, будучи слабо задетыми истиной и человечностью, которые волнуют более поздние поколения».

— Чему ты смеешься, Асен? — вдруг услышал Белинов голос жены.

Он вздрогнул и торопливо поднес салфетку к губам, словно желая стереть улыбку, которая неожиданно сопутствовала его мыслям.

— Разве я смеюсь?.. — Он взглянул на жену. — Да, меня занимают кое-какие мысли. После поговорим, — медленно проговорил он, вставая из-за стола.

Он ощущал необходимость сосредоточиться на вопросах, все еще остававшихся неразрешенными. Теоретическая и идеалистическая школы его ума толкали к отвлеченным объяснениям того, что ему предстояло. Только инстинкт подсказывал ему, что тут дело обстоит проще и грубее. Но в чем же дело? Поведение профессора Биловена представляло для него загадку, несмотря на то, что психология его Белинову была ясна. Как поступают такие люди, и чего можно от них ожидать?

Белинов почувствовал, что им все больше и больше овладевает беспокойство.

Такие люди мучительны, они действуют под влиянием эгоизма, ни с кем не считаясь.

«Как боа-констриктор, — смутно припомнил где-то прочитанную фразу Белинов, — которая душит своим скользким телом жертву, спокойно глядя ей прямо в глаза».

Против них можно бороться только при помощи средств и приемов, близких к их собственным. Но Белинов с его человечностью чувствовал себя совсем неспособным на такую борьбу.

«Я не могу сделать ничего плохого даже самому лютому моему врагу, — весьма отчетливо подумал он. — Я и мстить не умею. Перед лицом этой темной силы мы всегда будем слабейшими. Мы и муху не можем раздавить без чувства сожаления — неужели поэтому мы должны погибнуть?»

На другой день, перед уходом, Белинов зашел в кабинет, подошел к шкафу и быстро открыл стеклянную дверцу. На него пахнуло запахом химикалий. Он искал коробку с ампулами. На секунду ему показалось, что не видит ее там, где он привык ее оставлять. Белая, увитая в глянцевитый пергамент, коробка лежала в углу полки. Белинов ее достал и осторожно открыл крышку… В картонных гнездах лежали ампулы, прозрачная жидкость отразила свет.

— Роса истины и творческого чуда таится в тебе, — прошептал Асен Белинов. — Какое колдовство кроется в твоих силах, природа? Одна капля вроде той, что блестит в траве под утренним небом, в силах повернуть историю целого народа, сотворить новый мир… Мир произошел от яйца. Вернее — от микроскопической клетки, или еще вернее — от атома, в котором таится энергия разрушения всей вселенной.

«Мы опять остаемся ничтожествами перед твоей неисчерпаемой тайной, — с горестным примирением подумал Белинов. — Пожалуй, прав Радионов, — пришло ему в голову. — Человек чувствовал себя лучше в исходной точке. И вообще, мысль культурного человека и воображение — ведь это целое наказание. Ужасно — мыслить и представлять себе!»

Уходя, Белинов поцеловал жену в щеку.

— Не беспокойся — все устроится, — сказал он, словно посвящая ее в теперешние свои заботы.

— Все устроится, Асен, будь тверд, — улыбнулась ему Нона, улыбкой прикрывая озабоченность, безотчетно охватившую ее.

Будь тверд. Да — вот формула, лучшая в данном случае. Он словно постыдился своей слабости и примиренчества и, повторяя, может быть, в сотый раз про себя навязчивый отрывок мелодии, твердыми шагами снова поднялся по лестнице института профессора Биловена.