Роман одного открытия - [53]

— Это тебе, — погладил он ее по руке, — если будешь послушной. Спрячь ее. И не думай плохо обо мне. — Он бросил на нее быстрый взгляд. — Ты красивая девушка… Любой бы попытался… А может и буду тебе нужен. Постой, — сказал он, схватившись за голову. — Нет ли у вас аспирина? Ужасно заболела голова. Эх, ты, девушка… Или нет, оставайся здесь — я знаю, где он, — возьму сам. Садись — успокойся и порадуйся подарку. Я сам пойду — посмотрю.

Слегка нажимая на плечи, он заставил ее сесть, а сам быстро вышел из кухни…

Служанка, почти успокоенная, встала и бросила быстрый взгляд в зеркало. Она оправила прядь волос, упавшую ей на глаза, глубоко вздохнула, потом села и открыла коробочку. Как два теплых, светлых глаза, смотрели на нее из коробочки сережки. Еще недоверчиво и взволнованно, она быстрым движением сунула за пазуху бархатную коробочку, которая словно ее приласкала мягкой рукой.

«Задержался, — подумала девушка, — не может найти». И она пошла в комнаты. Вдруг перед ней вырос доктор с расширенными от волнения глазами. Он тяжело дышал и задыхался, словно взбежал на крутую гору. Девушка удивленно уставилась на него.

— Вам нехорошо, господин… — она не договорила, но в ее голосе задрожала нотка участия и испуга.

— Да… нет… — растерянно пробормотал доктор. И сделав видимое усилие овладеть собой, он улыбнулся и шепотом обратился к ничего не понимающей девушке: — Слушай, ты мне нравишься. Я может быть влюблен в тебя — вот от этого… Как тебя звать? Сийка? Хорошо… Я тебе принесу еще и другие подарки и деньги. Только, слышишь? — и снова его глаза грозно блеснули. — Никому не говори, что я приходил, твоим хозяевам тоже. Подарок спрячь — на память обо мне… Ты впустишь меня, если я приду, когда будешь одна?

— Впущу… — робко сказала девушка, удивленная тем, что он говорит на «ты», потеряв силы сопротивляться.

Доктор, раздумывая, посмотрел на нее, но потом тряхнул головой:

— Я приду, — сказал он уже спокойно, — как только смогу. — И одевшись, нахлобучив шляпу на глаза и подняв воротник пальто, открыл дверь и быстро исчез на темной лестнице.

Служанка вернулась на кухню. Непреодолимая усталость охватила ее мозг. Она почувствовала, что ни о чем не может думать — что-то темное и тупое сковало ее мысли. Она подошла к зеркалу, но не взглянула в него, как бы недовольная собой.

Острый запах духов от вещей барыни на секунду расшевелил ее мозг. Она поспешно схватила пудреницу, баночку и пузырек и отнесла в спальню господ. Вернувшись, она погасила свет, разделась в темноте, постлала на диване и легла…

Когда засыпала, она почувствовала, как сладкая истома вновь залила все ее тело, улыбнулась в полусне, и рука ее нащупала гладкую бархатную коробочку, спрятанную у нее на груди и согретую ее теплом.

«Какой сильный… и страшный… — промелькнуло у нее в голове. — Господам ничего не скажу», — прошептала она, как молитву.

На дворе дождь перестал. Только ветер шумел в деревьях, словно вел с ними какой-то тревожный разговор, который не прекратится всю ночь.

В просвет между занавесками медленно проник луч луны, на миг осветил лицо девушки, улыбавшейся во сне, и угас за светлыми, набежавшими облаками.

Девушка уже спала глубоким и здоровым сном без сновидений.

Глава XVI БЕЛИНОВ ЗА РАБОТОЙ

Белинову пришлось употребить усилие, чтобы преодолеть сомнения, которые парализовали его волю и настраивали на бесполезный анализ. Он сознавал, что должен действовать. Многое выяснится и оформится в процессе работы. Уж раз душевные силы мобилизованы и направлены к конкретной цели, весь умственный опыт и энергия духа придут на помощь, колебания исчезнут, останется желание действовать и упорное стремление достичь — победить.

Растерянность Белинова объяснялась его врожденной честностью мысли и серьезным отношением к любой задаче, стоявшей перед ним. Практическая жизнь — да Белинов почти ничего не знал о ней. Он жил среди научных трудов, литературы, проблем, которые охватывают сознание, как огонь религии.

Его огромная познавательная способность, глубина интуиции, присущая ему умственная прозорливость и вера в то, что область, в которой вращается его мысль, наиболее ценна для оправдания целой жизни, его большая энергия по отношению к труду, целенаправленному, ищущему глубин и теоретически обоснованному, — не достаточно ли было всего этого, чтобы преуспеть.

Белинов умел читать, у него было несомненное дарование, хотя на первый взгляд это может показаться присущим каждому. Он был способен поглощать огромное количество знаний, быстро перемалывать на могучей мельнице мысли суровый материал. Он обладал также тем громадным терпением, наблюдательностью и сосредоточенностью при опытах, которые присущи подлинным людям науки.

В сущности, тут дело было не в терпении. Опыт поглощал его. Он уходил в какую-то вторую жизнь, почти лихорадочную — его мысль сверлила и нащупывала глубокий и далекий пульс — пульс открываемой истины.

У него была непреодолимая потребность ума — открывать, проникать в тайны, чтобы добраться до зерна истины… С изумлением постичь тонкое и страшно сложное, но гармоническое строение материи.