Роман одного открытия - [19]

Наряду со своей работой в области физиологии и физиологической химии, Белинов сосредоточился на проблемах творчества, главным образом на каникулах, проведенных в Германии. Он старательно посещал музеи изящных искусств и графики в Берлине, Мюнхене, Дрездене (В Лувре он неоднократно бывал во время своего студенчества в Париже).

В Германии еще шла война новых направлений в искусстве. Но экспрессионизм уже догорал. Пауль Клее, после Кандинского, оставил лучшие работы — но Белинов инстинктом здоровой расы почувствовал у всех утомление заката. Он вернулся к старым мастерам живописи и графики.

Искусство Дюрера привело его к эпохе Возрождения. Огромная изобразительная сила старых мастеров, которые запечатлели в границах нормального видения неповторимые образы, раскрыла перед ним энергию полнокровной творческой жизни, полной животворных соков.

Взгляды Шпенглера, ставшие популярными особенно у нас в Болгарии, пробудили у Белинова жажду работать для новой славянской культуры. После года напряженной работы его путь был уже начертан. Ему нужен был, по крайней мере, еще один год для того, чтобы сосредоточить всю энергию на научном изобретении, которое занимало нескольких молодых людей в Европе, усердно переписывавшихся с ним.

Огромное значение в выборе направления научных исканий сыграл съезд биологов в Риме, на котором он присутствовал в качестве гостя. Там он познакомился со взглядами великого русского физиолога И. П. Павлова. На съезде Павлов решительно поставил вопрос о значении и внутренних факторов (внутренней среды) в высшей нервной деятельности.

«На большие гемисферы непрерывно падают бесчисленные раздражения как из внешнего мира, так и исходящие из внутренней среды самого организма… А от любого отдельного состояния клеток мозговой коры (этих состояний, следовательно, также бесчисленное множество) может образоваться условный возбудитель… Перед нами, таким образом, стоит… грандиозная динамическая система!»

Эта выдающаяся мысль Павлова стала для Белинова путеводной звездой к новым исследованиям в физиологии так называемой внутренней среды и взаимодействия ее с высшей нервной системой.

Один большой фонд отпустил стипендию по физиологической химии в Болгарии. При энергичной поддержке профессора Рогозарова для Белинова получить ее было вопросом чистой формальности. Это дало ему возможность еще год продолжать свою работу и, всецело занявшись идеей о стимуляции высшей нервной деятельности, он исчез с горизонта Болгарии.

Одно совпадение значительно содействовало окончательному определению сферы его научных интересов. Его молодая хозяйка в Вене, потомок по матери видного чешского рода Шафариков предоставила в его распоряжение семейное сокровище — страницы из неизданного дневника умершего в начале века Войтеха Шафарика, бывшего в свое время профессором химии в Венской Торговой Академии. В молодые годы он слыл «ученым всеведущим, склонным к чудачествам». Соприкосновение Белинова с необыкновенными идеями и опытами в области органической химии Войтеха Шафарика, записанные в дневнике, и мысль, что на духовную жизнь славян можно решительно воздействовать стимуляцией биохимического характера — решили научную судьбу молодого ученого.

Позже на его открытие повлияли и некоторые изобретения в области современной медицины, проистекающие из опытов Воронова и Штейнаха, создавших эру в биотерапии, которая с успехом пробивала себе дорогу среди проблем современной физиологии и физиологической химии.

Сосредоточенный, сдержанный и строгий к себе и в мыслях, и в работе, Белинов решительно отмежевался от дешевых блефов Штейнаха и Воронова. Примером для него служил болгарский ученый профессор Рогозаров. Так Белинов, связывая здоровые направления в новой физиологии и биохимии с мечтами видных славистов о новой славянской культуре, добыл экстракт из желез, биологический сок, который, к великой радости исследователя, оказался целиком специализированным и его действие экспериментально установлено.

Белинов приготовил доклад фонду, не подвергая подробному анализу свои опыты в области физиологических стимулянтов, высказав несколько научно хорошо обоснованных гипотез о приложении новых средств не только в лечебной науке, но и в области нормальной жизненной практики. Он сохранил, однако, свою тайну, плод сосредоточенной и углубленной работы. Эту тайну он хотел предложить своей родине, не растраченная жизненность, думалось ему, может быть стимулирована для ценной культурной работы непогрешимым и вполне эффективным способом.

Для его народа отошли в прошлое годы слепоты в рабстве. Культура ушла далеко вперед. Для некоторых классов общества она была уже на ущербе, угрожая развратить и более молодые и сохранившиеся народы. Новая стимуляция могла дать верхам опорные точки, путеводную звезду, на которых биологически нерастраченный болгарский народ создаст свою новую оригинальную культуру.

Для Белинова, как верного сына своего народа, это было вопросом чести. Он знал, что мог бы предложить свое изобретение большим фабрикам медицинских препаратов за границей, получить на него патент на всю Европу и Америку. Но он боялся, что его изобретение на огромной толкучке европейской индустрии станет одной из многих товарных единиц, ищущих сбыта на всех меридианах путем организованного в мировых масштабах обмена. Здоровое зерно превратится в полуимитацию, оригинальный продукт большой стоимости станет доступным только высшим классам, а в колониях и небольших полукультурных государствах появится его суррогат, в котором покажет зубы новая ложь.