Роман на Рождество - [61]

30 ноября

Флетч велел кучеру ехать в Гайд-парк – возвращаться домой не хотелось. Там его, как всегда, поджидала леди Флора со своим неизменным приветствием «ваша светлость», в которое она ухитрялась вкладывать всю силу своей неприязни. Хуже того, иногда теща называла его просто «герцог», как будто они закадычные друзья. Домашняя война изматывала Флетча. Иногда у него даже возникала мысль, что Поппи, которая, кстати, не сказала ему ни слова упрека по поводу натянутых отношений с леди Флорой, из мести уговорила мать переехать в их дом на столь длительное время. Что ж, если так, то месть оказалась чертовски удачной.

В парке герцог, не в силах больше оставаться в замкнутом пространстве, вышел из кареты на свежий воздух. День выдался пасмурный, моросил мелкий дождик, но герцог решил, что прогулка принесет ему облегчение. Он побрел по берегу Серпантина, глядя на испещренную рябью уныло-серую поверхность воды. Дождевые капли неприятно холодили щеки.

Неужели Поппи его не любила? Никогда? Значит, ее ужасная мамаша просто заставила бедняжку выйти за него замуж. Подумать только, его прелестная невеста не разделяла с ним то счастье, которое он испытал по время свадебной церемонии! Эта горькая правда, открывшаяся Флетчу, объясняла причины их неудачи в постели. Поппи не любила его, вот почему она не испытывала желания близости с ним.

Герцог почувствовал, что влага на щеках уже не холодит – капли дождя мгновенно нагревались на его пылавшем лице.

– Но я-то ее любил, – вслух произнес он, обращаясь к серой пелене дождя. – Любил всей душой!

То удивительное Рождество в Париже, когда они с Поппи полюбили друг друга, осталось в памяти Флетча как время ни с чем не сравнимого блаженства.

– Я любил ее, – повторил он. – Я… я…

Он осекся, не найдя в себе силы признаться, что любовь все еще жила в его сердце.

Ясно, что он был совершенно безразличен жене как мужчина. Иначе почему она потребовала, чтобы он завел любовницу?

Флетч шагал и шагал вперед, но облегчения не наступало, напротив, он помрачнел под стать пасмурному зимнему небу над головой – впервые он со всей ясностью осознал то, в чем раньше упорно отказывался признаться даже самому себе.

Проклятие! Пусть безответно, но он все еще любил Поппи.

Это означало, что он не выдержит в разлуке с ней целых пять лет, как она предложила. И вообще, он больше не мог по ночам лежать в постели без сна, думая о том, как Поппи проводит свои дни, с кем танцует. А эти ее натуралисты? Из всех обидных гадостей, которые наговорила ему леди Селби, слова о натуралистах уязвили Флетча сильнее всего.

К примеру, Поппи увлеклась этим доктором Лауденом – худосочным слабаком, резавшим ради своих исследований дохлых грызунов. Что в нем такого интересного?

А Флетч несколько лет вопреки своим истинным наклонностям тщательно следил за модой – только ради того, чтобы заинтересовать Поппи, понравиться ей. Но оказалось, ее привлекает совсем другое… Он снял шляпу и поднял лицо к небу – дождь тотчас забарабанил по щекам, лбу, глазам, намочил аккуратно взбитые букли, рубашку, обдал холодом пальцы.

«Я должен изменить свою жизнь, – решил Флетч, – стать таким, чтобы она могла мной восхищаться».

Любить его как мужчину Поппи уже не будет – что ж, Флетч смирился с этим. Он вспомнил презрение, с которым посмотрела на него жена, сравнивая его с профессором… Герцог и сам презирал себя не меньше.

Безусловно, со временем придет опыт, продолжал размышлять он, и их с Поппи неловкие соития изменятся в лучшую сторону, но, увы, неистовая страсть, бурлившая в его крови, обречена оставаться неудовлетворенной.

Тем не менее он был не способен на измену. Он не мог лечь в постель не только с куртизанкой, но даже с просто понравившейся женщиной. Правда заключалась в том, что он не желал обзаводиться любовницей.

Флетч опустил голову и вновь двинулся вперед, подставляя затылок под освежающие струйки дождя.

Он сможет существовать, не имея отношений с Поппи в постели.

Но его жизнь кончится, если любимая уйдет от него. Она должна вернуться домой. Он пообещает ей, что никогда больше не будет заходить в ее спальню, пока они не решат завести детей. И еще он пообещает перестать хандрить.

Он провел в унынии последние несколько лет – леди Флора, надо отдать ей должное, была одной из немногих, кто это заметил. Флетч хандрил, потому что жизнь складывалась совсем не так, как он рассчитывал. Пора, пора перестать вспоминать искусных в любви француженок и думать о том, какие желания могут испытывать другие женщины. Да пропади все это пропадом!

Монахи же обходятся без женщин, правда? Ему не нужен секс ради того, чтобы считать себя мужчиной. Ему нужна только Поппи. По какой-то странной, непонятной причине она стала ему необходима, как воздух, как утренняя чашка кофе.

Да, она ему нужна.

Флетч развернулся и пошел обратно к карете. Решено, он станет другим человеком, интересным не только покроем камзола или фасоном прически. Поппи будет им гордиться.

«Если уж говорить себе всю правду, – подумал герцог, – то я хочу не просто участвовать в жизни страны, но и стать одним из самых влиятельных членов палаты лордов, чьих суждений одни бы боялись, другие – с восторгом ждали. Словом, пойти по стопам отца».