Лондон
Апрель 1817 года
В тот день, когда шотландец явился на бал к леди Феддрингтон, Аннабел решила не отдавать ему свою руку и сердце, а ее сестра Имоджин решила отдать ему свою добродетель.
И хотя шотландец не выказал особой личной заинтересованности в отношении сестер Эссекс, его участие на вечере было воспринято как нечто само собой разумеющееся. И естественно, оба эти решения были приняты в дамской туалетной комнате, где и происходит все значительное на балу.
Было это в те часы посередине бала, когда первоначальное волнение уже улеглось и у дам появляется тревожное чувство, будто носы их заблестели, а губки поблекли. Украдкой заглянув в туалетную комнату, Аннабел обнаружила, что та пуста. Поэтому она уселась перед большим туалетным столиком с зеркалом и принялась подкалывать свои непослушные кудри, чтобы они не падали ей на плечи и держались на месте до конца вечера. Ее сестра Имоджин, леди Мейтленд, плюхнулась рядом с ней.
– Этот бал не более чем рассадник тунеядцев, – молвила Имоджин, сердито глянув на свое отражение. – Лорд Бикман дважды пригласил меня на танец. Словно я стала бы рассматривать предложение танцевать с этой толстой жабой! Ему следовало бы присмотреть себе кого-нибудь внизу… быть может, в судомойне.
Она выглядела изумительно: несколько блестящих черных локонов ниспадали ей на плечи, а остальные были заколоты высоко на затылке. Глаза ее сверкали недовольством из-за чересчур большого внимания, которым она пользовалась. Весь ее облик являл собой олицетворение величественного гнева юной Елены Троянской, похищенной греками и увезенной с родины.
Должно быть, довольно досадно, подумала Аннабел, не иметь лучшей мишени излить свой гнев, чем неосмотрительный джентльмен, который не сделал ничего предосудительного – разве что пригласил ее на танец.
– Всегда существует вероятность, что никто не сообщил бедной жабе, что леди Мейтленд такая важная особа.
Она сказала это веселым тоном, поскольку траур превратил Имоджин в человека, которого никто из них толком не знал.
Метнув на нее нетерпеливый взгляд, Имоджин перекинула через плечо один локон, так что тот соблазнительно улегся на ее груди.
– Не будь гусыней, Аннабел. Бикмана интересует единственно мое состояние, и ничего более.
Аннабел выгнула бровь, устремив взор в сторону практически несуществующего корсажа Имоджин.
– Ничего более?
Губы Имоджин тронуло подобие улыбки – одной из немногих, которые Аннабел довелось увидеть за последние месяцы. Имоджин потеряла мужа нынешней осенью, и после шести месяцев траура она присоединилась к Аннабел в Лондоне на время сезона.
В настоящее время она развлекала себя тем, что шокировала чинных светских матрон, щеголяя гардеробом, полным траурных платьев дерзкого кроя, которые не оставляли практически никакой пищи воображению относительно ее фигуры.
– Тебе следовало ожидать внимания, – заметила Аннабел. – В конце концов, именно для этого ты так оделась. – Она подпустила в голос толику сарказма.
– Ты полагаешь, мне стоит купить еще одно такое платье? – спросила Имоджин, бросив пристальный взгляд в зеркало. Она соблазнительно повела плечами, и корсаж опустился еще ниже на ее груди. Она была облачена в черный фай – ткань, в полной мере приличествующую положению вдовы. Но модистка сэкономила на ткани, потому как корсаж являл собой не более чем несколько лоскутков ткани, образовывавших узкий силуэт, который облегал каждый изгиб тела. Главной достопримечательностью сего наряда была отделка из крохотных белых перьев, обрамлявшая корсаж. Перья льнули к грудям Имоджин, заставляя всякого мужчину, который мельком глянул на них, отбросить всякую осмотрительность.
– Никому нет надобности в более чем одном платье подобного рода, – подчеркнула Аннабел.
– Мадам Бадо грозится сшить еще одно. Она жалуется, что должна продать два платья, дабы оправдать свой фасон. А мне не хотелось бы видеть другую женщину именно в этом платье.
– Это нелепо! – сказала Аннабел. – Многие женщины носят платья одного фасона. Никто и не заметит.
– Все замечают, что я ношу, – молвила Имоджин, и приходилось признать, что то была чистая правда.
– Это излишество – заказывать еще одно платье лишь затем, чтобы оно пылилось в твоем платяном шкафу.
Имоджин пожала плечами. Ее муж умер, можно сказать, без гроша за душой, но после этого мать его одряхлела и скончалась, пережив сына лишь на месяц. Леди Кларис оставила свое личное имение невестке, сделав Имоджин одной из самых богатых вдов в Англии.
– В таком случае я прикажу, чтобы это платье сшили для тебя. Пообещай носить его только в деревне, где никто из важных особ тебя не увидит.
– Это платье упадет у меня до пупка, если я наклонюсь вперед, что вряд ли подобает дебютантке.
– Ты не просто дебютантка, – язвительно молвила Имоджин. – Ты старше меня, и тебе уже целых двадцать два года, если ты не запамятовала.
Аннабел сосчитала до десяти. Имоджин скорбит. Оставалось лишь пожелать, чтобы скорбь не делала ее такой… такой зловредной.
– Быть может, вернемся к леди Гризелде? – сказала она и поднялась на ноги, в последний раз бросив взгляд в зеркало.
