Роман Ким - [144]
«В 1-м номере “Нового мира” поместили новые произведения Солженицына. Замечательные вещи. Особенно мне понравился “Случай на станции Кречетовка”. Довольно многие полагают, что это произведение даже лучше “Ивана Денисовича”. Солженицын с блеском прошел испытание. Ведь после успеха дебютной работы трудно написать хорошее продолжение. Я буду интересоваться, какой это драматург…»
Конечно, тогда Солженицын был молодым одобренным партией писателем. Однако среди писем советских писателей, что я храню, почему-то почти нет таких, которые бы упоминали и оценивали его. Повторюсь, но то, что Ким-сан послал мне список лагерной лексики, и то, что он писал о неопубликованных открыто драмах Солженицына, вероятно, не может не иметь отношения к его колымскому опыту. Но, как я уже писал, Ким-сан до последнего держал рот на замке о своем лагерном опыте.
Как раз примерно в то время его пригласили на столетний юбилей университета Кэйо>[520]. Видимо, по этому случаю он отправил длинное письмо в адрес «Общества-44», являющегося собранием однокашников выпуска Ётися 44 года Мэйдзи>[521]. Это написанное по-русски письмо я перевел для «Общества-44», и в нем до боли чувствовалась тоска по родной Японии, с которой он расстался 45 лет назад. Нет, можно даже сказать, что это было горячее любовное письмо к его второй родине — Японии. В письме Ким-сан пишет: «Япония — страна, где я провел детство, страна, где я впервые учил алфавит и счет, и страна, где меня впервые повлекло к литературному труду». Он четко говорит: «С точки зрения воспитания я наполовину русский и наполовину японец».
Однако Ким-сан до самой смерти так и не смог посетить Японию. Во время столетия Кэйо он по работе ездил в Европу. За два года до его смерти, осенью 1965 года, в Москве проходил советско-японский симпозиум по литературе, в котором участвовало более 20 писателей с японской стороны и русские писатели. Ким-сан как один из представителей советской стороны во время своего выступления говорил довольно провокационные вещи. «Крупные издательства Японии находятся под влиянием американского империализма…» — сказал он, и я с тревогой подумал: «Что это с ним? Громко разглагольствует о таких вещах…» Но тем вечером он, смеясь, сказал мне: «То, что я сегодня говорил, было специально для провоцирования японцев, чтобы вызвать японскую сторону на сильные высказывания. А то тут все через слово твердят о “приспешниках американского империализма”». Конечно, всё было именно так. Но некоторые присутствовавшие японцы, кажется, думали: «Что это такое говорит этот непонятный кореец, называющий себя писателем-детективистом и чертовски хорошо говорящий по-японски?»
Интересно, как Ким-сан воспринимал себя в качестве корейца? Иногда я бывал у него без предупреждения, но ни разу в его доме на Зубовском бульваре я не видел корейцев. И не было похоже, что он бывает в посольстве Северной Кореи. Только однажды, когда по какому-то случаю речь зашла о Северной Корее, он проронил: «А мой друг, бывший министром культуры, тоже попал под Чистку…»
Последний раз я встретился с ним осенью 1966 года. Это было уже после операции «кишечной по поводу язвы». Незадолго до этого я привел к нему Абэ Кобо>[522], и по дороге назад я спросил его: «Что вы как доктор думаете о его внешнем виде?»
Доктор Абэ ответил: «Угу, цвет кожи у него как у классического ракового больного». Мне стало нестерпимо от воспоминания того, как он извинился со словами: «Устал я немного, простите, прилягу», лег на диван и долго еще разговаривал с нами.
Примерно через восемь месяцев после этого, 14 мая 1967 года его дыхание прервалось в комнате с красными стенами на Зубовском бульваре. Ему было 67 лет. Говорят, что за несколько дней до этого он со слезами на глазах впервые за 50 лет ел «японские кабаяки>[523]», которыми его угостила жена одного спецкора. Церемония прощания прошла в Центральном доме Союза писателей на улице Герцена. По его завещанию его кремировали и захоронили на Ваганьковском кладбище рядом с женой Любой.
Он оставил после себя такие произведения, как «Тетрадь, найденная в Сунчоне», «По прочтении сжечь», «Школа призраков», «Кобра под подушкой». Их называют даже не детективами, а политическими шпионскими романами. Действие во всех этих произведениях разворачивается за границей.
Какой же мог видеть свою жизнь, проносящуюся перед глазами в смертный час, человек, родившийся во Владивостоке царских времен как сын корейского политэмигранта, проведший детство в Японии, вернувшийся в революционную страну, зарабатывавший себе на жизнь японским языком, позже получивший секретную работу, ездивший на гражданскую войну в Испанию, и за это посланный в лютый лагерь, а после отправленный на Берлинскую операцию, и, наконец, после войны ставший на путь писательства? Многие еще неразгаданные загадки он молча унес с собой в могилу.
Примечания переводчика
Кимура Хироси (1925–1992) — переводчик и критик русской литературы. Выпускник Токийского института иностранных языков. Известен прежде всего переводами Солженицына.
Приложение 3
Доклад Каваками Тосихико министру иностранных дел Японии по поводу направления Романа Кима на учебу в Токио
Эта книга написана на основе воспоминаний «японской жены» знаменитого разведчика Рихарда Зорге. Исии Ханако прожила с ним шесть лет и узнала «Рамзая» таким, каким его не знал никто: добрым человеком, нежным возлюбленным, глубоким интеллектуалом, бесстрашным бойцом и великим актером, годами водившим за нос японскую контрразведку. Это рассказ об удивительной жизни и самой Исии Ханако — бедной девушки из провинции, силой своей любви сохранившей для нас память о Зорге и его прах и тем самым вошедшей в историю. Авторы книги — японовед Анна Делоне и лауреат премии Министерства обороны РФ за биографию Рихарда Зорге историк Александр Куланов работали над ней несколько лет, чтобы теперь и вы смогли узнать и понять другого Зорге — Зорге как человека.
«Лицо» Японии хорошо знакомо всем: суши и сашими, гейши и самураи, сакура и Фудзи, «Тойота» и «Панасоник». Что скрывается на «Обратной стороне Японии», знают только специалисты. Политические скандалы и мир японских туалетов, причины популярности аниме и тайны мафии-якудза, японские свадьбы и надежды русских жен японских мужей, особенности японской географии и японского «боления» в футболе – стали основными темами книги журналиста и японоведа Александра Куланова.Второе издание «Обратной стороны Японии» пополнилось «Афтершоком» – запретными откровениями о японском менеджменте, необычными сравнениями русских и японцев и размышлениями о причинах аварии на атомной станции «Фукусима-1» – всем тем, о чем в Японии не принято говорить, но без чего представление об этой стране будет ложным.
За какие-нибудь четверть века Россия превратилась из страны, где воинские искусства Востока были под строжайшим запретом, в великую державу боевых единоборств, которые практикуют ныне около пяти миллионов человек, объединенные в десятки федераций, что позволяет говорить о самом массовом российском виде спорта. Но в том-то и дело, что японские будо — комплекс традиционных единоборств — никогда не были спортом! Чем они являлись в действительности на протяжении столетий? Что представляет собой личность современного Мастера и Наставника? В чем состоит преемственность канонов будо? Кому дано стать в XXI веке хранителем истинных традиций древних воинских искусств? И, наконец, кто же в Японии имеет право оценивать настоящих мастеров? Ответы на все эти вопросы мы найдем в книге А.
Первый советский военный нелегал в Токио и мастер боевых искусств Василий Ощепков позволял жене флиртовать с японскими офицерами, потому что знал, что с таким местом жительства, как у него, других шансов получить нужную информацию нет. Показания, данные на суде великим разведчиком Рихардом Зорге, журналисты назвали «путеводителем по ресторанам Токио», но карта удивительных перемещений «Рамзая» и членов его группы до сих пор хранит массу секретов. Воспитанный в Токио наставником наследного принца настоящий советский ниндзя Роман Ким написал о повседневной жизни японских разведчиков в Токио так, что невозможно поверить, что он не был одним из них и не собирался вскрыть себе живот перед императорским дворцом.Гении шпионских мест Токио: Ощепков, Зорге, Ким.
Ее звали Люся Ревзина, Ольга Голубовская, Елена Феррари. Еще имелись оперативные псевдонимы — «Люси», «Ольга», «Ирэн», были, вероятно, и другие. Мы знаем о ней далеко не всё, но и то, что установлено, заставляет задуматься. О том, например, какое отношение имела эта эффектная женщина с библейскими глазами к потоплению в 1921 году яхты генерала Врангеля «Лукулл», с легкостью приписанному на ее счет журналистами. И о ее роли в вербовке агентов для группы Рихарда Зорге в Токио. И о том, кем же она была на самом деле: террористкой, которую арестовывала ЧК еще в 1919-м, «преданным делу партии» агентом разведки или одной из последних поэтесс Серебряного века, дружившей с Горьким? Разочаровалась ли она в своем творчестве или принесла талант в жертву оперативной работе? И, возможно, главное: надо ли искать в ее судьбе подтверждения расхожей фразы «совпадений не бывает» или списать все несчастья на волю злого рока, без подозрений на заговор?..
Автор начинал писать эту книгу как исследование, посвященное судьбам репрессированных японоведов (из девяти главных героев книги семь - японисты). Но когда стали известны новые материалы об этих людях, оказалось, что все они без исключения были связаны с российскими или советскими спецслужбами. Кто-то, как Ощепков или Ким, были штатными сотрудниками разведки или контрразведки, кто-то — как Незнайко или Юркевич — были агентами, секретными сотрудниками. Поэтому, когда в ходе работы автору стала известна рукопись их современника, «японского разведчика русского происхождения» — Игоря Ковальчук-Коваля, сразу стало понятно, что рассказ о нем тоже необходимо включить в книгу: ведь это взгляд на те же самые события, тот же исторический фон, но с другой стороны, с изнанки.
Константин Петрович Победоносцев — один из самых влиятельных чиновников в российской истории. Наставник двух царей и автор многих высочайших манифестов четверть века определял церковную политику и преследовал инаковерие, авторитетно высказывался о методах воспитания и способах ведения войны, давал рекомендации по поддержанию курса рубля и композиции художественных произведений. Занимая высокие посты, он ненавидел бюрократическую систему. Победоносцев имел мрачную репутацию душителя свободы, при этом к нему шел поток обращений не только единомышленников, но и оппонентов, убежденных в его бескорыстности и беспристрастии.
Заговоры против императоров, тиранов, правителей государств — это одна из самых драматических и кровавых страниц мировой истории. Итальянский писатель Антонио Грациози сделал уникальную попытку собрать воедино самые известные и поражающие своей жестокостью и вероломностью заговоры. Кто прав, а кто виноват в этих смертоносных поединках, на чьей стороне суд истории: жертвы или убийцы? Вот вопросы, на которые пытается дать ответ автор. Книга, словно богатое ожерелье, щедро усыпана массой исторических фактов, наблюдений, событий. Нет сомнений, что она доставит огромное удовольствие всем любителям истории, невероятных приключений и просто острых ощущений.
Мемуары известного ученого, преподавателя Ленинградского университета, профессора, доктора химических наук Татьяны Алексеевны Фаворской (1890–1986) — живая летопись замечательной русской семьи, в которой отразились разные эпохи российской истории с конца XIX до середины XX века. Судьба семейства Фаворских неразрывно связана с историей Санкт-Петербургского университета. Центральной фигурой повествования является отец Т. А. Фаворской — знаменитый химик, академик, профессор Петербургского (Петроградского, Ленинградского) университета Алексей Евграфович Фаворский (1860–1945), вошедший в пантеон выдающихся русских ученых-химиков.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Эту книгу можно назвать книгой века и в прямом смысле слова: она охватывает почти весь двадцатый век. Эта книга, написанная на документальной основе, впервые открывает для русскоязычных читателей неизвестные им страницы ушедшего двадцатого столетия, развенчивает мифы и легенды, казавшиеся незыблемыми и неоспоримыми еще со школьной скамьи. Эта книга свела под одной обложкой Запад и Восток, евреев и антисемитов, палачей и жертв, идеалистов, провокаторов и авантюристов. Эту книгу не читаешь, а проглатываешь, не замечая времени и все глубже погружаясь в невероятную жизнь ее героев. И наконец, эта книга показывает, насколько справедлив афоризм «Ищите женщину!».
Оценки личности и деятельности Феликса Дзержинского до сих пор вызывают много споров: от «рыцаря революции», «солдата великих боёв», «борца за народное дело» до «апостола террора», «кровожадного льва революции», «палача и душителя свободы». Он был одним из ярких представителей плеяды пламенных революционеров, «ленинской гвардии» — жесткий, принципиальный, бес— компромиссный и беспощадный к врагам социалистической революции. Как случилось, что Дзержинский, занимавший ключевые посты в правительстве Советской России, не имел даже аттестата об образовании? Как относился Железный Феликс к женщинам? Почему ревнитель революционной законности в дни «красного террора» единолично решал судьбы многих людей без суда и следствия, не испытывая при этом ни жалости, ни снисхождения к политическим противникам? Какова истинная причина скоропостижной кончины Феликса Дзержинского? Ответы на эти и многие другие вопросы читатель найдет в книге.
Судьба Рембрандта трагична: художник умер в нищете, потеряв всех своих близких, работы его при жизни не ценились, ученики оставили своего учителя. Но тяжкие испытания не сломили Рембрандта, сила духа его была столь велика, что он мог посмеяться и над своими горестями, и над самой смертью. Он, говоривший в своих картинах о свете, знал, откуда исходит истинный Свет. Автор этой биографии, Пьер Декарг, журналист и культуролог, широко известен в мире искусства. Его перу принадлежат книги о Хальсе, Вермеере, Анри Руссо, Гойе, Пикассо.
Эта книга — наиболее полный свод исторических сведений, связанных с жизнью и деятельностью пророка Мухаммада. Жизнеописание Пророка Мухаммада (сира) является третьим по степени важности (после Корана и хадисов) источником ислама. Книга предназначена для изучающих ислам, верующих мусульман, а также для широкого круга читателей.
Сергея Есенина любят так, как, наверное, никакого другого поэта в мире. Причём всего сразу — и стихи, и его самого как человека. Но если взглянуть на его жизнь и творчество чуть внимательнее, то сразу возникают жёсткие и непримиримые вопросы. Есенин — советский поэт или антисоветский? Христианский поэт или богоборец? Поэт для приблатнённой публики и томных девушек или новатор, воздействующий на мировую поэзию и поныне? Крестьянский поэт или имажинист? Кого он считал главным соперником в поэзии и почему? С кем по-настоящему дружил? Каковы его отношения с большевистскими вождями? Сколько у него детей и от скольких жён? Кого из своих женщин он по-настоящему любил, наконец? Пил ли он или это придумали завистники? А если пил — то кто его спаивал? За что на него заводили уголовные дела? Хулиган ли он был, как сам о себе писал, или жертва обстоятельств? Чем он занимался те полтора года, пока жил за пределами Советской России? И, наконец, самоубийство или убийство? Книга даёт ответы не только на все перечисленные вопросы, но и на множество иных.
Жизнь Алексея Толстого была прежде всего романом. Романом с литературой, с эмиграцией, с властью и, конечно, романом с женщинами. Аристократ по крови, аристократ по жизни, оставшийся графом и в сталинской России, Толстой был актером, сыгравшим не одну, а множество ролей: поэта-символиста, писателя-реалиста, яростного антисоветчика, национал-большевика, патриота, космополита, эгоиста, заботливого мужа, гедониста и эпикурейца, влюбленного в жизнь и ненавидящего смерть. В его судьбе были взлеты и падения, литературные скандалы, пощечины, подлоги, дуэли, заговоры и разоблачения, в ней переплелись свобода и сервилизм, щедрость и жадность, гостеприимство и спесь, аморальность и великодушие.