Роман-газета для юношества, 1989, №3-4 - [4]

Володя соскочил на пол и, встав перед зеркалом, замахал руками. Раз! Раз! Хуком, хуком! Он ударял сжатыми кулаками по невидимому врагу и с горькой обидой вспоминал школьный медосмотр. Вот они, мальчишки класса, толпой стоят в одних трусах: Валька Сыч, Рыбин, Жека, Коркин, Рогов и он. И другие. В общем-то, все мальчишки, кроме Жорика Коркина, ничуть не толще Володи, но врач-то, врач! Врач постучал согнутым пальцем, как в дверь, в Володину грудь и сказал: «М-да, детка. Отчего мы такие худые? Малокровие, да-с. Надо пить рыбий жир, да-с». Детка. Герка, услышав такое, тут же захохотал и как бы невзначай толкнул Володю. «О-о, молодой человек! — воскликнул врач, поправляя пенсне. — А вот у вас, мой друг, фигура Геракла». Посмотрев на Володю зелеными глазами, Герка напружинил мускулы: «Хо, так я и есть Геракл. Меня так все и зовут». Хвастун! Но ничего, ничего-о…

…Володя выскочил из темного, пропахшего кошками подъезда и, зажмурившись, остановился. А денек-то… Солнце. И небо какое синее… Снежок ночью выпал. Чистый-чистый.

Перебежав улицу, он огляделся. Пустынно. Только Герка ломом тюкает. Трах-трах. И отскакивают громадные серые кусищи льда. Герка не видел Володю, стоял к нему спиной и работал. И Володино сердце опять сжалось: силач. Самый сильный в классе, а может, и во всей школе. Вот и пользуется своей силой. То толкнет, то щелкнет по лбу будто железными пальцами, да так, что искры из глаз. И Жорика, и других, и Володю. То на нем, Володе, начнет приемы борьбы остальным школярам демонстрировать. Ну ничего, настанет день! И он проучит его как следует.

Вот и аллея, ведущая к зоопарку. Девчонка в красном свитере пробежала. Взглянула на Володю, улыбнулась.

— А я вас тут раньше не видел, — сказал Володя.

— А я недавно приехала… На Кировском проспекте живу.

Весело хрустел снег, весело звенели трамваи.

— Мне пора домой! — крикнул Володя. — До свидания.

— Пока, — ответила девочка.

Володя взглянул на уличные часы и повернул к зоопарку: надо было побывать в вольере «детского садика», над которым он как юннат шефствовал. Оглянулся: девочка убегала по аллее. Вдруг остановилась и махнула рукой. Мол, до встречи!

…Как всегда, сторожиха Мария Петровна спала в своей будке, точно белый медведь под торосом. Володя замолотил кулаками в дверь. Спит! Слона выводи — не услышит. Но вот Мария Петровна шумно заворочалась, стукнула щеколда.

— Проходь, Вова, проходь, — сказала она. — Наконец-то утро… а-аа!.. всю-то ноченьку глаз не сомкнула.

Володя засмеялся: всегда одно и то же говорит. Прошел на территорию зоопарка. Здравствуйте, звери! Без вас так скучно. И, будто здороваясь с ним, из помещения хищных громоподобно, устрашающе взревел лев Цезарь: «Вва-аа-а!» На мгновение наступила тишина, а потом весь парк заволновался, загалдел, загомонил. Володя побежал к «детскому садику». Завидя его, фыркнул и перегнулся через ограждение вольеры верблюд Майк: привет, Володя! Мальчик подергал Майка за отвислую, будто войлочную губу. Верблюд шумно задышал от удовольствия. Он совсем молодой, этот верблюд, второй год пошел, а когда-то Володя повозился с ним. Верблюжонок Майк был дохленьким, с кривыми слабенькими ногами. Мать — верблюдица отказывалась кормить малыша. Как он забавно сосал молоко из бутылки. Наевшись, верблюжонок уходил в угол своего загончика и ложился, а ему надо было ходить и ходить. «Поднимай его и ходи с ним, — сказала Володина мама, она работала тут, в зоопарке. — Каждый день». И Володя поднимал малыша, а тот ленился, сопротивлялся. «Ходить, ходить, Майк», — говорил Володя и тянул верблюжонка за собой, поддерживал его, а тот засыпал на ходу, и ноги у него подкашивались. А теперь ишь какой стал.

— Ходить! — крикнул Майку Володя. — Ах ты, соня.

Отперев железную дверь, он вошел в теплое, пахнущее сонным зверьем и сеном помещение «детского садика», и к нему тотчас бросились два щенка дикой собаки динго, а в углу заворочались медвежата. Вся тройка — Катька, Любка и Гуго — вечно неразлучные, куда один, туда и все. Володя прибрал помещение.

Отряхиваясь, он вышел на воздух и увидел, что медведи Гришка и Потап просовывают сквозь прутья когтистые лапы, просят что-то. «Иду, иду, угощайтесь». Жмуря глаза, медведи начали грызть сахар.

— Эй, Вовка! Не хапнул бы какой, — послышался за спиной голос Кирилыча, мужа Марии Петровны. — Все ж поберегись.

Кирилыч «приглядывал за старушкой Бетти», как он говорил, дневал и ночевал в зоопарке. «Он ее, эту свою слониху, пуще меня любит, — как-то жаловалась сторожиха Володиной маме. — Все о ей разговоры, все о ей одной».

— Кашляет моя. Ты уж скажи маме: как придет, чтоб сразу к моей, — сказал Кирилыч.

— Пускай в больницу идет. Бюллетень ей выпишут.

— Да не о Петровне я. Слониха кашляет… Ну, дуй — в школу опоздаешь.

— Вовка! Седой Волк подал голос! — крикнула мама, лишь только Володя вошел в квартиру. — Возвращается, телеграмма пришла!

— Голос?! Когда?

— Едет, едет! — Мама схватила Володю и крутнула его.

Володя задохнулся: отец! Наконец-то, наконец! Полтора года назад он выехал в Москву по служебным делам, оттуда прислал коротенькую открыточку, что задерживается, не волнуйтесь, ждите. И полтора года ни строчки. Лишь иногда кто-то незнакомый звонил из Москвы и подзывал к телефону Володину маму: «Это Татьяна Ивановна? Здравствуйте. Как поживаете, нуждаетесь ли в чем?.. Передаю привет от вашего мужа. Он жив-здоров. А как ваш сын? Всего вам доброго».