Роман Флобера - [12]
– Ой, Коленька, я не хотела тебя обидеть! Тут вот какое дело. Просто у нас в деревне, дома, у бабушки, была единственная книжка. Флобер. «Воспитание чувств». Ее бабушка на скамеечке на станции когда-то нашла. Ну и по ней, когда я была маленькой, она меня читать учила. И писать. Я с тех пор ее наизусть знаю. Хочешь, еще чего-нибудь из нее прочитаю?
– Упаси господи! – хлебал я уже вовсю вермутянского. – Знаешь, Вероник, а все же любопытно, как же повлияло на твое падение описание дам полусвета в романах Флобера… Да-а, можешь не отвечать, и так ясно. Ничего страшного. Хотя ситуация с тобой прелюбопытная. Надо же, Флобер! Знаешь, а на меня в свое время сильно наложил отпечаток писатель Гашек со своим безумным Швейком. Когда в детстве я много болел, родная мама, чтоб не ныл, по доброте душевной читала мне именно Ярослава Гашека. Почему, непонятно. Так вот, я считаю, да уверен, что вбитые в мой нежный организм, вместе с пилюлями, строки про раздолбайство бравого солдата со своими приятелями сыграли огромную роль в моей жизни! Так что, милая Вероника, мы с тобой жертвы тлетворного влияния мировой литературы!
– Зря ты, Коля, так. Я очень люблю эту книжку.
– Да все нормально, – добивал уже литруху вермута я. Что-то в последнее время вермут какой-то подростковый стал, раз-раз, и пусто. – Все нормально, просто на самом деле я категорически не знаю, даже не представляю, как тебя перевоспитывать. И главное, зачем. И кому это нужно? Тебе? Мне? Все это попахивает таким откровенным, даже не тихим, а громоподобным умопомешательством. Понимаешь, Вероника, – я уже хлюпал носом от жалости к собственной персоне, – бывают просто идиоты, это более-менее нормально, типа ну что поделаешь! А я идиот с напором! Причем устаревшей конструкции. Какой кошмар!
Деловая Вероника, чувствуется все-таки провинциальная хватка выживаемости, уже выловила тачку и волокла меня к ней. Рядом с палисадником у дурацкого Ленина я жирно и точно вляпался в собачье дерьмо, обильно удобряющее газоны.
«Я себя под Лениным чищу, чтобы плыть в революцию дальше…» – вспомнились незабвенные строки Маяковского. Вот ведь глыба, вот провидец! Как он мог предугадать, что уже в ХХI веке я буду пытаться очистить ботинки от собачьего дерьма прямо под памятником Ленину?!
В ту ночь я долго и нудно кувыркался на собственном диване. В затяжном прыжке между сном и реальностью надо мной громоздился каменный гость в виде Гюстава Флобера. Причем как выглядит этот самый Флобер, было не видно. Но я наверняка знал, что это он, гад.
– Во-от, Коленька, знаешь ли ты, что алкоголь сыграл громадную роль в развитии человечества? К примеру, для хирургических операций. Ну, чтобы бобо не было. Чтобы индивидуум не кончился на больничной койке, какой-нибудь доктор Боткин давал ему пару стаканов спиртяги и для надежности брякал по башке специальной колотушкой. После чего пациента можно было резать вдоль и поперек циркулярной пилой. Ну, скажи, с какой такой фантазии ты поволок барышню по ленинским местам?! Совсем с ума сбрендил?
– Господи, да отстаньте вы от меня с этой чертовой пьянкой, – бился в потнике я.
– Не-а, – отвечал каменный Флобер. – Как шлюх перевоспитывать, это ты первый, а как прослушать для профилактики алкоголические сказочки на сон грядущий, так сразу ножками сучить?! Вот, послушай про целебное средство от холеры: на бутылку водки – полбутылки березовых почек, настаивать один месяц. При холере пить по сто граммов каждый час до прекращения рвоты. Тут, правда, Коль, есть две неровности. Во-первых, если началась холера, то за месяц ожидания целебной настойки запросто двинешь кони. И потом, если в течение суток ты будешь жрать по сто граммов каждый час, без сна и сортира, то вместо прекращения рвоты может начаться такой блёв, что холерным вибрионам и не снилось!
– Ой, не хочу, не хочу я ничего, спать… – сквозь забытье рыдал я.
Я уже барахтался под мокрым одеялом и стонал, а мерзкий голосишко продолжал вкрадчиво нашептывать:
– Что же ты девушку Марину так обидел, нехорошо. По этому поводу скажу, что от запора помогает вино из крыжовника и смородины. Берешь спелые ягоды, заливаешь кипяченой водой. Бросаешь печеную корку, дрожжи и хмель. Когда смесь скисает, корку вынимают. Остальное выдерживают от пяти до восьми дней в тепле, затем отправляют в холод. Полезно и вкуснотища.
И опухшая каменная рожа французского классика омерзительно зачмокала. От соблазна, смешанного с отвращением, я тоже по-обезьяньи зачмокал. И… очнулся.
Пятая глава
Я отвлеченно лежал на собственном диване и, что самое удивительное, не жрал пиво, как положено. Беспрецедентный случай. Одной рукой я кошатил личного кота, другой вдумчиво листал книгу доктора Спока «Ребенок и уход за ним». Ученый фолиант я намедни одолжил у своей подруги Маринки Шаровой. Она родила недавно малыша Митьку, и всяческой подобной макулатуры у нее завались. Так вот, Шарова на днях выдала мне потрясающую фразу:
– Заматереть – это тебе не жук чихнул!
После чего я понял, что она знает толк в методиках и проблемах воспитания, и затребовал литературу. О том, что мне предстоит воспитывать отнюдь не детей, я благоразумно умолчал. Да она и не спросила.
В руках у главного героя романа оказывается рукопись небольшой повести о Москве семидесятых. В персонажах повести герой с удивлением узнает друзей своей юности – он понимает, что никто посторонний не мог в таких подробностях описать его собственную бесшабашную молодость. Разгадка требует ответа, но сам ответ, возможно, вызовет еще больше вопросов… Книга содержит нецензурную брань.
В сборник произведений современного румынского писателя Иоана Григореску (р. 1930) вошли рассказы об антифашистском движении Сопротивления в Румынии и о сегодняшних трудовых буднях.
«Песчаный берег за Торресалинасом с многочисленными лодками, вытащенными на сушу, служил местом сборища для всего хуторского люда. Растянувшиеся на животе ребятишки играли в карты под тенью судов. Старики покуривали глиняные трубки привезенные из Алжира, и разговаривали о рыбной ловле или о чудных путешествиях, предпринимавшихся в прежние времена в Гибралтар или на берег Африки прежде, чем дьяволу взбрело в голову изобрести то, что называется табачною таможнею…
Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.
1941 год. Амстердам оккупирован нацистами. Профессор Йозеф Хельд понимает, что теперь его родной город во власти разрушительной, уничтожающей все на своем пути силы, которая не знает ни жалости, ни сострадания. И, казалось бы, Хельду ничего не остается, кроме как покорится новому режиму, переступив через себя. Сделать так, как поступает большинство, – молчаливо смириться со своей участью. Но столкнувшись с нацистским произволом, Хельд больше не может закрывать глаза. Один из его студентов, Майкл Блюм, вызвал интерес гестапо.
Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.
Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.
Эта книга о красивой, мудрой, неожиданной, драматической, восторженной и великой любви. Легко, тонко и лирично автор рассказывает истории из повседневной жизни, которые не обязательно бывают радостными, но всегда обнаруживают редкую особенность – каждый, кто их прочтет, становится немного счастливее. Мир героев этой книги настолько полон, неожидан, правдив и ярок, что каждый из них способен открыть необыденное в обыденном без всяких противоречий.
В романе показан столичный свет 1837 года. Многочисленные реальные персонажи столь тесно соседствуют там с вымышленными героями, а исторические факты так сильно связаны с творческими фантазиями автора, что у читателя создается впечатление, будто он и сам является героем повествования, с головой окунаясь в николаевскую эпоху, где звон бокалов с искрящимся шампанским сменяется звоном клинков, где за вечерними колкостями следуют рассветные дуэли, где незаконнорожденные дети состоят в родстве с правящей династией.
Перед нами не исторический роман и тем более не реконструкция событий. Его можно назвать романом особого типа, по форме похожим на классический. Здесь форма — лишь средство для максимального воплощения идеи. Хотя в нём много действующих лиц, никто из них не является главным. Ибо центральный персонаж повествования — Власть, проявленная в трёх ипостасях: российском президенте на пенсии, действующем главе государства и монгольском властителе из далёкого XIII века. Перекрестие времён создаёт впечатление объёмности.