Рома, прости! Жестокая история первой любви - [17]

— Конечно.

— Счастливый день… Кто бы мог подумать — ведь он рыбный, а я терпеть не могу рыбу!

— Вот еще одна новость о тебе! Что ж, рыбу мы исключим из нашей жизни навсегда.

— Опять «навсегда»?

— Я ж про рыбу…

— Слушай, мне правда пора!

— Последний раз! — Он привлек ее к себе и снова начал целовать, только на сей раз жадно и страстно. И Ритка опять закружилась на карусели.

Юля, Рома и Ася ужинают. Как обычно: вареная картошка, сосиски и маринованные болгарские огурцы из банки. За все эти годы их кухня практически не изменила своего вида. Только другое бра на стене над столом, раз шесть менялась скатерть… А так, те же шкафчики польской «Зоей», потерявшие вид и форму — стенки и дверцы покоробились, белое — потемнело, некогда бежевое — выцвело. Из крана все время занудливо подкапывает. «Надо бы поменять прокладку», — отмечает про себя Рома, ковыряя вилкой остывающую картошку.

На столе совсем не аппетитный вид: хлеб выглядывает из пакета (кому надо — отрезай), сосиски поданы прямо в миске (кому надо — вынимай). Аська жует без энтузиазма. Юлька практически не ест. Она смотрит. Мимо мужа, мимо дочери и не скажешь, что в себя. Нет, куда-то в некое событие, которое тяготит и мучает ее…

Роман исподволь поглядывает на жену. Верхняя пуговичка ее рубашки болтается на длинной нитке и грозится упасть прямо в тарелку. «Если упадет, — думает Рома, — Юлька может запросто проглотить ее». Впрочем, не проглотит — она вообще уже перестала есть. Кстати, белая пуговичка на зеленой рубашке пришита черной ниткой. «И плохо к тому же, пришита! Эх, Юлька, и чем ты целый день занята?» Злость и раздражение закипали в Роме, но он никогда сам, первый не дал бы им выхода. Лучше перемолчать.

Оттого и нависло в кухне напряжение, и именно сегодня Ромке было особенно тяжело и непонятно: зачем это все, а главное, откуда взялось? Как он не заметил того момента, когда все поломалось, и жизнь превратилась в физиологическое существование ни для чего и ни для кого?

Юлька явно злится. Наверное, на то, что он стал иногда задерживаться… Он готов был храбро встретить ее вопрос и честно сказать: да, я хожу к Вере Георгиевне, моей маме, и ты должна понять… Ничего она не должна и не поймет! Ясно, как Юлька воспримет такую новость… Хотя странно, что до сих пор она не интересовалась его поздними приходами, будто не замечала или игнорировала эти задержки. И сейчас молчит. Может, она «на него» молчит? Ну, что за жизнь — сплошной неуют, напряг и непонимание! Роман вздохнул. Юлька услышала и, отвлекшись от своих дум, метнула на него недобрый взгляд.

— Ма-а! Я хочу мяса. Я уже пять раз хочу мяса! — захныкала Аська.

— Ничего, перебьешься, — мрачно ответила мать.

— Юль, ты извини, конечно, но на самом деле Аське надо бы… А то все эти сосиски…

— Да? А кто это у нас на вырезку заработал?

— Почему обязательно вырезка?

— А что, костями ребенка кормить, как собаку? Лучше уж сосиски!

— Так что, у нас вообще на мясо денег не хватает?

— А у нас ни на что денег не хватает… И, кстати, — Юлька будто вспомнила нечто важное, — где это ты пропадаешь в последнее время? Денег не прибавилось, значит, дело не в работе?

— Я… Я к маме захожу… — с Ромы мигом слетела вся его решимость и уверенность. Он почувствовал себя виноватым.

— О!..

— Ты пойми, пожалуйста: она совсем сдала. Ей так трудно!

— Зато мне легко… — прошептала Юлька. Было такое впечатление, что сейчас она пустит слезу. Не такой реакции ждал Рома. Криков, упреков, выяснений отношений, но не слабости.

— Мам! Ты что — плачешь? — Аська протянула ручки к Юле. — Не плачь, все в порядке, я покушала, спасибо!

— Правда, Юль, что случилось-то?

Юля обняла дочку, поцеловала ее в лобик и отправила в комнату играть. Когда она вернулась в кухню, вид у нее уже был вполне боевой — ни слезинки в глазах, никакой слабости. Она крепко взяла себя в руки и была готова к нападению. Роман приготовился к обороне.

Юлька оперлась обеими руками о стол, как оратор на трибуне, наклонилась к мужу и зашипела ему в лицо:

— Представляешь, эта шлюха Ритка Катаева, то есть Гаврилова, вцепилась, как клещ, в Макса. Они встречаются и шляются по подъездам и подворотням, обжимаются…

— Ты откуда знаешь?

— Знаю! Следила, ходила за Максом, все видела! Давно Роман не был так ошеломлен, он ушам своим не верил!

— Ты сошла с ума?

— Я его сестра, а он, между прочим, еще несовершеннолетний! Ему восемнадцать только в декабре… И я должна…

— Да ты что, в самом деле! Макс — не пацан, чего ты боишься? За его добродетель?

— А за все! И за душу, и за здоровье. Он ей что — игрушка, что ли? Или вибратор?

— О, Господи… Что ты несешь, Юля! Как ты можешь лезть, ты — тем более ты? Никто в такие дела не должен вмешиваться, в результате только хуже, в любом случае хуже… — Ромкино лицо исказила гримаса досады и раздражения: кому он это говорит? Кому он вынужден объяснять, где право, где лево? Юлька тем временем как-то странно смотрела на мужа.

— Не хочешь ли ты сказать, что если бы тогда никто не лез… не вмешивался… у нас бы все было иначе… К примеру, нам не обязательно было бы жениться…

Какая неожиданная для нее мысль! Хотя наверняка не спонтанная, а выношенная. Как и для него, впрочем…