Роль, заметная на экране - [23]

Когда на следующее утро Иван Дмитриевич привез в «козлике» меня, буфетчицу и шесть ящиков с лимонадом к месту съемки, там, казалось, уже все было готово.

Несколько наших «черных рыболовов» превратились наконец в «черных воинов» Черного бая. Они бегали по крутому берегу реки и с заметным удовольствием вертели в руках мечи, замахивались и с воплями кидались друг на друга. Их черно-красная бархатная одежда, как разгорающиеся угли, вспыхивала яркими красками то на фоне голубого неба, то среди зелени.

Конечно, все осветители тоже схватились за оружие и наскакивали на кого придется. Такого лязга железа и диких воплей река в этих местах, наверное, не слышала со времен сражения Салавата Юлаева и Пугачева.

Один Анвер, не обращая внимания на окружающих, что-то вымерял шагами у самого края берега, обрывом спускающегося к реке. Он озабоченно поглядывал на воду, плескавшуюся метрах в четырех ниже его ног, а ветер раздувал клочья его разорванной рубахи. Потом, приложив ладони ко рту, он крикнул, обращаясь к реке:

— Я готов!

Проследив за его взглядом, я увидела, что Анна Николаевна, операторы, режиссер и большинство киногруппы расположилось на плоту, неподвижно укрепленном метрах в двадцати от берега. Там, в тесноте, были особенно заметны всегдашние хлопоты у киноаппарата.

Когда я подошла к обрыву, от плота отделилась лодка, и я увидела, что Вадим торопливо гребет к берегу. Отойдя в сторонку, я немного пригладила распущенные по плечам приплетенные косы и подоткнула повыше юбку со специально разорванным краем, который мешал мне двигаться. Я стояла у дерева, подмытого весенним половодьем и повисшего над рекой почти вниз кроной. Нельзя было не поражаться силе его корней, которые, упрямо вцепившись в берег и переплетаясь с корнями других деревьев, сохранили жизнь упавшего гиганта.

Вадим словно вырос передо мной из этих корней.

— Доброе утро. Я жду вас давно…

Улыбаясь, он в упор глядел на меня о чем-то спрашивающими глазами.

— Да вот, пока грим, пока лимонад… — Я угадала, что говорю совсем не о том, чего он ждет здесь, вдали от всех, и, смутившись, совсем уже некстати заметила: — Как тут пахнет землей, около корней…

Из-за кроны дерева, снизу, показался Хабир, и тут только я увидела, что рядом, в глине крутого откоса, вырублены ступени от самой воды. Хабир, кивнув мне, сказал:

— Да, дерево как по заказу съемочной группы!

Он выбрался на травянистый берег и на ходу сказал еще что-то, но усилившийся лязг оружия заглушил его слова.

Вадим спрыгнул на толстую ветку дерева, которая оказалась теперь ниже корней, и протянул мне руки.

— Давайте сюда… Это ваше место.

Я старалась прыгнуть как можно грациознее, но, задев рваной юбкой за корень, свалилась на Вадима как мешок. Он рассмеялся:

— Ого! А я думал, что вы состоите из воздуха…

— Это не считая костей, мышц и крепких сухожилий! У балерин внешность обманчивая!.. — крикнул сверху Хабир и спросил: — Будем начинать? А?

Если бы мне было не восемнадцать, а лет восемь, я обязательно схватила бы комок глины и запустила в эту насмешливую физиономию.

— Да, да, — нахмурившись, бросил ему Вадим и улыбнулся мне, будто извиняясь. — Раечка, еще на ветку ниже.

Теперь я порхнула птицей и сама протянула руки Вадиму.

— Прыгайте!

Он повис на руках и, опустившись рядом, схватил мою руку.

— Осторожнее, там нет дна…

Мы оба помолчали, глядя сквозь зеленую листву на отливающую металлом воду.

— Вы плаваете? — спросил он.

— Ну-у… Как сказать…

— Слава богу, хотя бы что-то вы делаете плохо, а то даже страшно становится от такого совершенства, — пошутил он. — Садитесь осторожно, но не бойтесь… У берега лодка с дежурным… Здесь вас и будут снимать.

Сидеть на ветке было совсем нетрудно, потому что к дереву в нескольких местах прибили крепкие ременные петли, чтобы удобнее было держаться. Вадим, подстилая мне свою куртку, смотрел так упорно, будто хотел сквозь мои глаза разглядеть мысли.

— Товарищи «убитые и умирающие», слушайте внимательно! — прогремело из репродукторов странное распоряжение нашего режиссера.

Я от неожиданности расхохоталась. Вадим, не улыбаясь, склонился надо мной:

— Я должен ненадолго покинуть вас. Дайте мне слово сидеть тихо… Вы неосторожная, как ребенок.

Он опять о чем-то спрашивал меня взглядом.

— Даю слово, — прошептала я, будто речь шла о чем-то большем. — Но вы… вы сами…

Он встряхнул головой, словно что-то отгоняя, и улыбнулся.

— Я плаваю колоссально, как… гусь… — Пройдя по ветке, он спрыгнул на глиняные ступени и рассмеялся. — Должен же и я иметь какие-нибудь достоинства…

Я смотрела ему вслед и теперь уже не радовалась, как тогда у гримеров, что наш разговор прервали. Разговор… Разве это был какой-нибудь особенный разговор? Обыкновенные слова об обыкновенных делах… И все-таки, все-таки…

— Товарищи «убитые и умирающие», займите свои места! — опять послышался спокойный голос Евгения Даниловича, усиленный репродуктором. — Не вижу воина, убитого копьем!

— Он пошел купить лимонаду! — закричала с берега Лена.

— Повторяю: все «убитые» по местам!

Толстый сук, на котором я сидела, был выбран, вероятно, с большим расчетом. Я находилась на виду у всех, а сама видела и край берега, где стояли Хабир с Анвером, и крутой глинистый откос, подкрашенный желтой краской, на котором, цепляясь за траву, располагались «убитые». На плоту я тоже замечала каждое движение: и то, как солидно, словно прославленный мастер, шествовал вокруг аппарата толстый Валя, и как Анна Николаевна, заметив меня, приветственно помахала рукой, и как Евгений Данилович сердито схватил микрофон.