Роль читателя. Исследования по семиотике текста - [83]

На самом деле это всего лишь игра, отнюдь не новая, которую иногда называют «мидкульт»[312] или «китч»[313]. У Флеминга она находит одно из своих наиболее действенных проявлений; можно было бы сказать: одно из наименее раздражающих, потому что все делается непринужденно и с мастерством, если бы именно это мастерство не внушало некоторым читателям мысль, что Флеминг не просто хитрый разработчик развлекательных историй, а якобы новатор стиля и поэтому – явление Литературы.

Игра в «мидкульт» / «китч» у Флеминга иногда вполне откровенна (что не делает ее менее действенной). Например, Бонд входит в каюту к Тиффани и стреляет в двух киллеров («Алмазы – это навсегда»). Он убивает их, успокаивает напуганную девушку и направляется в ванную комнату:

«Наконец-то можно будет спать и спать; она прижмется своим милым телом к нему, а он обнимет ее навсегда.

Навсегда?

По пути в ванную комнату Бонд встретил взгляд пустых глаз – глаз лежавшего на полу тела.

И эти глаза человека, у которого была группа крови F, заговорили с ним и сказали: “Мистер, нет ничего, что было бы навсегда. Только смерть неизменна. Навсегда – это только то, что ты сделал со мной”».

Короткие фразы, начинающиеся часто с «красной строки», будто стихи; обозначение человека через лейтмотив его группы крови; библейская фигура речи («глаза… заговорили… и сказали»); внезапное глубокомысленное размышление о факте – достаточно очевидном, – что мертвые мертвы навсегда… Весь арсенал «универсальной» липы, который Дуайт Макдональд уже прекрасно изобличил на примере позднего Хэмингуэя. И тем не менее столь откровенно литературное обращение к образу смерти было бы хоть как-то оправданно, если бы это импровизированное размышление о вечном имело бы какое-нибудь, пусть самое малое, значение для развития сюжета. Что же делает Джеймс Бонд после того, как его приласкал ужас перед необратимым? Совершенно ничего. Он переступает через труп – и идет спать с Тиффани.

6.5. Литература как коллаж

Итак, Флеминг сочиняет – в стиле «массового» романа – простые и полные насилия сюжеты, основанные на оппозициях волшебной сказки. Он описывает женщин и закаты, морские глубины и автомобили с помощью литературной «техники», зачастую близкой к «китчу», а иногда и вполне «китчевой». В своих повествованиях Флеминг монтирует различные стили и приемы – от Grand Guignol до nouveau roman – с таким умением, что его следует причислить (хорошо это или плохо) если и не к изобретателям, то, по крайней мере, к самым умелым пользователям экспериментального арсенала литературы.

После того как проходит эффект первого чтения и первоначального увлечения, трудно понять, в какой мере Флеминг создает подобие литературы, симулируя литературное творчество, а в какой мере всего лишь цинично и издевательски играет в литературные фейерверки с помощью монтажа.

Флеминг более образован, чем может и хочет казаться. Главу 19‑ю романа «Casino Royale» он начинает так: «You are about to awake when you dream that you are dreaming»[314]. Мысль простая, но в то же время это – фраза Новалиса[315]. Долгое совещание дьявольски зловещих советских начальников, замышляющих погубить Бонда, в первых главах романа «Из России с любовью» (сам Бонд, ничего не подозревающий, появляется лишь во второй части) – это своего рода «Пролог в аду» в духе «Фауста» Гёте.

Можно, впрочем, полагать, что подобные отголоски – всего лишь следствие начитанности образованного джентльмена и они возникают у него неосознанно. По-видимому, Флеминг был еще во многом связан с миром XIX века, от которого он явно унаследовал и свой милитаризм вкупе с национализмом, и свою идеологию расистского колониализма, и свой викторианский изоляционизм. Его любовь к путешествиям, к роскошным отелям и поездам люкс – приметы belle époque[316]. Архетип поезда и путешествия на Восточном экспрессе (где героев поджидают любовь и смерть) заимствован из великой и невеликой литературы романтизма и постромантизма (от Л. Н. Толстого до М. Декобра[317] и Б. Сандрара[318]). Женщины у Флеминга, как уже отмечалось, – это Ричардсоновы Клариссы; данный архетип хорошо исследован Л. А. Фидлером (L. A. Fiedler[319]).

Более того, любовь к экзотике у Флеминга – несовременна, даже если на острова мечты летают реактивные самолеты. В романе «Живешь лишь дважды» мы встречаемся с садом пыток, который очень похож на тот, что изображен у О. Мирбо[320]. Подробное описание ядовитых растений в этом саду несколько напоминает «Traité des poisons» M. Ж. Б. Орфилы[321]; посредником для знакомства здесь мог послужить роман Ж. Гюисманса «Là-bas» («Там, внизу»). Роман «Живешь лишь дважды» своим упоением экзотикой (три четверти книги посвящены почти мистическому приобщению к Востоку) и своими цитатами из старинных поэтов напоминает то болезненное любопытство, с каким Жюдит Готье[322] в 1869 г. приоткрывала читателям Китай в своей книге «Le dragon impérial». Если это сравнение кажется натянутым, то вспомним, что у Ж. Готье поэт-революционер по имени Го Ли-цын (Ko-Li-Tsin) совершает побег из пекинской тюрьмы с помощью воздушного змея, а у Флеминга Бонд улетает из жуткого замка Блофелда на воздушном шаре (который вскоре падает в море; Бонда, почти потерявшего сознание, подбирают нежные руки Кисси Судзуки). Правда, сам Бонд хватается за воздушный шар, вспомнив, как в одном фильме Дуглас Фербенкс сделал нечто подобное. Но Флеминг, несомненно, более образован, чем его герой.