Роль читателя. Исследования по семиотике текста - [43]

Однако представимы и такие случаи, когда неприемлемые фактуальные суждения могут быть высказаны в метафорической форме – прежде чем их выскажут в форме референтной. Например, если бы кто-нибудь до Коперника употребил метафору «периферийная сфера» для описания Земли, то он поставил бы получателя этого сообщения перед необходимостью допустить взаимоподставимость двух семем [/ Земля / и / периферия /. – Прим. пер.], которые характеризовались совершенно противоположными семами: Земля имела сему «центральность» и не имела семы «периферийность» (в рамках Солнечной системы). В этом случае мы имели бы метафору, которая – еще неотчетливым образом – предвосхищала бы будущую реструктуризацию кода и которая позволяла бы допустить возможность фактуальных суждений, в то время еще непозволительных. В подобном случае творческий потенциал языка подталкивал бы к реструктурированию семантических полей и осей координат, хотя и не гарантируя необходимость тех или иных формулировок. Язык полон такими метафорическими предвосхищениями, чья познавательная, герменевтическая ценность, т. е. способность открывать новые метонимические цепочки, раскрывается лишь со временем и чья судьба обусловлена историческими обстоятельствами, которые семиотика не может предвидеть и предсказать.

Особый случай – такое предвосхищение в метафоре, благодаря которому производится «короткое замыкание» между двумя семантическими единицами, прежде чуждыми друг другу, и которое тем не менее прочно опирается на своего рода «необходимость» на уровне формы выражения. За несколько лет до того, как физики расщепили ядро атома, когда еще сама семема / атом / была отягощена семой «неделимость» (по крайней мере на уровне обыденного сознания), Дж. Джойс в FW говорил об «abnihilisation of the ethym».

Здесь имеет место подстановка-сопоставление «атома» и / etymon /[179], которое опирается на то, что мы называем смежностью в силу подобия означающих. После того как такое сопоставление сделано, не могут не возникнуть – на семантическом уровне – догадки о возможном расщеплении атомов, поскольку в отношении «этимона» подобные процессы расщепления наглядно осуществляются в тексте FW (т. е. смежность в силу подобия означающих подкрепляется смежностью по ко-тексту). Семы, общие для семем / атом / и / этимон / (элементарность и первоначальность: атом – это «этимон» физических явлений, а этимон – «атом» явлений словесных; подобные ассоциации подсказываются самой структурой кода), придают правдоподобность таким возможным фактуальным суждениям, которые способны перепахать и перевернуть все семантическое поле. Поэт предвосхищает будущее развитие научно-понятийного знания, потому что – пусть всего лишь с помощью выразительных средств своего искусства – «размыкает» понятийные цепи, вовлекая в игру элементы культуры* (cultural units), разъединяя их, вырывая из привычных семиотических конфигураций[180].

Именно так и именно поэтому (возвращаясь к нашей поясняющей схеме) А и D могут быть соединены на некотором основании. Иными словами, так, что рано или поздно кто-то поймет обоснованность этого соединения и необходимость фактуального суждения, прежде не существовавшего. Тогда и только тогда станет явным, что маршрут, образованный несколькими смежностями, сколь бы он ни был утомительным, был проходим и что вообще возможно было прочерчивать подобные маршруты. Так фактуальные суждения, сначала предвосхищаемые необычными метафорами, переворачивают и реструктурируют семантическую систему, прокладывая в ней маршруты, которых прежде не было. Так проявляется творческая способность языка: язык не ограничивается теми маршрутами, которые уже приняты культурой, но использует некоторые из них, чтобы прокладывать новые.

И все это наконец проясняет различие между изобретательной метафорой и собственно фактуальным суждением, хотя и то и другое как будто имеют одну и ту же функцию: устанавливать новые связи в семантической системе.

Фактуальное суждение черпает данные, нарушающие привычный порядок понятий (будь то данные чувств или данные разума), вне пределов языка. Напротив, метафора черпает идею возможного соединения внутри языка, внутри сферы неограниченного семиозиса, даже если это новое соединение преобразует саму эту сферу, т. е. образующие ее соединения.

Фактуальное суждение порождается реальным изменением в мире – и лишь затем становится знанием семиотическим. Метафора же порождается внутренними сдвигами в семиозисе. Если метафора удачна, она создает новое знание, потому что создает новые семиотические суждения и в конечном счете приводит к результатам, не отличающимся от результатов фактуальных суждений. Но в двух этих случаях на получение нового знания уходит разное количество времени. Фактуальное суждение как таковое быстро умирает, превращаясь в суждение семиотическое. Фактуальное суждение, (вос)принятое как истинное (например: «Земля не является центром Солнечной системы»), умирает как таковое, порождая элемент кода («Земля значит периферия»).

Успешные фактуальные суждения запоминаются как таковые лишь тогда, когда за ними закрепляется характеристика «знаменитое» (например: «знаменитое открытие Коперника»; очевидно, что с некоторого времени это знаменитое открытие стало частью кода любого первоклассника).