Роль читателя. Исследования по семиотике текста - [41]

Оговорившись, я могу сказать «ho colto il morto» («я подобрал труп»), вместо «ho colto il mirto» («я подобрал мирт»), потому что знаю, что некто был захоронен под миртовым кустом (или потому что вспомнил, что кто-то был похоронен под каким-то другим кустом). В этом случае смежность, которая может показаться сугубо языковой, необъяснима полностью без обращения к референту. Подобным же образом нельзя объяснить, почему у некоего человека кинжал вызывает эротические фантазии, если не знать, что этот человек некогда увидел, как его мать зарезала своего любовника кинжалом во время любовных объятий.

Такой тип смежности – навязанный своего рода насилием над кодом – оказывается настолько необъяснимым, что возникает необходимость в «толковании снов»; и необходимость эта сохраняется до тех пор, пока – после истолкования сна – данная смежность не институциализируется и не становится частью культуры. В этом смысле герменевтическая деятельность психоаналитика, когда она обращается к смежности на уровне референта, представляет собой не соблюдение кода – а уже сотворение кода[172].

2.8. Язык делает жест

Поскольку мы предположили, что при создании и «рассоздании» (in the making and unmaking; nel farsi e disfarsi) конкретных семантических полей Глобальная Семантическая Система как целое никогда не может быть полностью структурируемой (а если бы даже она и была таковой, она все равно не была бы реально структурирована; а если бы даже и была, мы все равно не могли бы описать ее целиком), то мы должны полагать, что только в теории каждая семантическая единица отсылает ко всем остальным. На практике существуют миллионы пустых валентностей и миллионы единиц, никак не соединимых с другими единицами.

Представим себе, что схема, данная в разделе 2.6, состоит не из четырех элементов (А, В, С, D) и двух соотнесенных уровней, а из бесконечного числа и элементов и уровней. Представим себе также, что D отделено от А не тремя шагами (А – k – k – D), а миллионами шагов. Если бы культура никогда не проделывала этих шагов, А и D никогда бы не были связаны друг с другом.

Мы можем установить связь между А и D без достаточных оснований или же на основаниях, которые до поры до времени трудно осознать, и мы можем делать это, нарушая или не нарушая ту семантическую систему, из которой исходим. Попробуем приглядеться к данному клубку семиотических проблем; это будет лишь первым подступом к гораздо более сложной задаче.

Прежде всего, каковы могут быть «хорошие» основания для установления метафорной связи? Можно различать два типа удачной метафоры: метафору всего лишь «приемлемую» и метафору «стоящую». Метафора (по крайней мере) «приемлема» тогда, когда ее метонимическое основание очевидно сразу (или после небольшого размышления). / Сон / вместо «смерть» или / корона / вместо «король» – это приемлемые метафоры (тут много общих сем или признаков-примет). Но никто не назовет эти метафоры «прекрасными» («beautiful»): в них нет того напряжения, той многозначности, той затрудненности, которые характерны для выражений эстетических.

Предположим теперь, что перед нами метафора, метонимическое основание которой неочевидно, например «selva oscura» («темный лес») в строке Данте[173]. В данном конкретном случае семантическая необходимость, связывающая «(пере)носитель» (the vehicle) (означающее – «лес»), относящийся к области физической географии, с той моральной сущностью, которая составляет «(пере)носимое» (the tenor), остается сокрытой, во всяком случае настолько, что позволяет играть в различные герменевтические игры, нацеленные на нахождение надежной интерпретации, достоверного чтения. Что же очевидно с самого начала? Очевидна ритмико-фонетическая необходимость на уровне означающих – другими словами, необходимость, обусловленная метром и рифмой, которые делают «обоснованным» («основания» тут – «музыкального» свойства) появление такого означающего, как / selva oscura /, в связи с такими означающими, как / dura / («суровый») и / paura / («страх», «ужас»). Наряду с возможным, но пока еще не выясненным отношением на уровне формы содержания мы ясно видим отношение на уровне формы выражения, и именно это заставляет нас верить, что должно быть также и некое соотношение на уровне формы содержания. Эта метафора – «стóящая», «красивая», потому что она предвозвещает семантическую необходимость еще до того, как эта необходимость определяется и обнаруживается.

В каких же случаях метафора оказывается «вводящей в заблуждение» («фальшивой») или «провальной»? В тех, когда недостаточная необходимость на уровне формы выражения сочетается с несоизмеримой дистанцией между «(пере)носителем» и «(пере)носимым» на уровне содержания, при том что количество новой информации оказывается разочаровывающе малым. Таковы многие метафоры в текстах барокко.

Например, в сонете Артале[174], посвященном Марии Магдалине, ее волосы названы / fiumi / («реки»[175]), что, несомненно, обусловлено необходимостью на уровне формы выражения: рифма необходимо связывает / fiumi / («реки»), / lumi / («светильники», «светочи»