Роль читателя. Исследования по семиотике текста - [109]

Рассматривая вторую главу Драмы как уменьшенную модель новеллы в целом, мы находим в ней красноречивый пример, показывающий, в чем заключается различие между актуализацией структур дискурса и актуализацией структур повествования (нарратива).

Рауль преследует Маргариту / la main levée / (/ подняв руку /). Читатель, обращаясь к фрейму «ссора между супругами», понимает эпизод таким образом, что Рауль поднял руку, чтобы ударить жену[457].

Но, предпринимая эту семантическую экспликацию, читатель на самом деле осуществляет двойное умозаключение:

a) он понимает, что Рауль хочет ударить Маргариту;

b) он ожидает, что Рауль действительно ударит Маргариту.

Умозаключение (а), относящееся к плану дискурса, – верно. Но умозаключение (b), относящееся к плану повествования, – ложно, поскольку в ходе дальнейшего повествования оно опровергается.

На уровне структур дискурса читатель приглашается заполнять различные пустоты во фразовых пространствах (тексты – это ленивые механизмы, которые всегда просят других взять на себя часть их работы). На уровне же нарративных структур от читателя ожидаются предсказания-предвидения относительно будущего развития фабулы.

Чтобы делать такие предсказания, читатель прибегает к различным интертекстуальным фреймам и совершает среди них инференциальные прогулки-вылазки.

Любой текст, даже если он не содержит конкретного повествования, так или иначе заставляет своего адресата ожидать (и предвидеть) завершение каждого незавершенного предложения. Например, предложение / Джон не придет, потому что… / заставляет читателя строить догадки о недостающей информации. Ясно, что потребность в подобных ожиданиях более очевидна в тексте повествовательном. Читатель призван предвосхищать общий ход событий, составляющих фабулу, – вплоть до финальной ситуации. Нередко художественный (fictional) текст не только дозволяет подобные инференциальные прогулки-вылазки читателя, но, более того, с нетерпением ожидает их, чтобы ему самому (тексту) не надо было говорить слишком много.

Нередко, если есть ряд каузально связанных событий «а, …, е», текст сообщает читателю о событии «а», а затем, через некоторое время, о событии «е», считая само собой разумеющимся, что читатель уже предвидел события «b, с, d» (по отношению к которым «е» – это следствие согласно многочисленным интертекстуальным фреймам). Другими словами, автор уверен, что читатель уже сам «написал» некую главу-фантазм о событиях «b, с, d» – «главу», которая не явлена на уровне структур дискурса, но которая считается как бы осуществленной с точки зрения последовательности повествования. И текст имплицитно подтверждает правильность этой главы-фантазма, «написанной» читателем в порядке предположения.

Что же происходит в нашей Драме к концу ее четвертой главы? Рауль и Маргарита получают сообщения о том, что Маргарита и Рауль пойдут веселиться на бал. Естественно умозаключение: никто не станет писать анонимные письма мужу о его жене и жене о ее муже иначе, как с целью сообщить о неких сексуально-сомнительных обстоятельствах. Поэтому возникает подозрение, что Рауль и Маргарита собираются на бал для встречи соответственно с любовницей и любовником. Если кто-то идет на встречу с кем-то, то этот второй кто-то существует. Заметьте, однако, что текст вовсе не говорит, что Рауль и Маргарита встретятся с кем-то. Можно лишь строить умозаключения, что они собираются встретиться с кем-то.

Никто и ничто также не говорит, что анонимные письма содержат правду. Но в этом пункте ожидаемое умозаключение подкрепляется слишком многими интертекстуальными резонами: так обычно бывает. Более того, когда Рауль и Маргарита говорят друг другу, что они в день бала поедут туда-то и туда-то, они говорят это, / dissimulant admirablement leurs desseins /[458].

Семантическая экспликация глагола / dissimuler / («скрывать», «утаивать», «маскировать») свидетельствует о том, что если кто-то «скрывает», значит, есть что «скрывать» и есть нечто «скрываемое». Поскольку и Рауль, и Маргарита «скрывают» некий «проект», говоря о другом, «нескрываемом», «неутаиваемом» «проекте», значит, этот последний – ложь и обман. А каковы же их истинные «проекты», истинные замыслы?

И здесь к нашим услугам – весь универсум интертекстуальности, от Боккаччо до Шекспира и далее; у нас есть масса информации для разнообразных инференциальных прогулок-вылазок.

Что делает супруг (супруга), когда он (она) подозревает супругу (супруга) в неверности? Пытается застичь ее (его) на месте преступления. Поэтому, разумеется, и наши герои отправляются на бал, каждый нарядившись в костюм соперника / соперницы в предполагаемом адюльтере. Правда, загвоздка в том, что ни Рауль, ни Маргарита не знают, как будет одет (одета) соперник (соперница), поскольку в полученных письмах речь идет лишь о масках самих супругов. Тут перед нами интересный случай наивной идентификации знания читателя со знанием персонажа: читатель приписывает персонажам новеллы то знание, которым обладает только он. Текст так хитро устроен, информация дается им так запутанно, что читателю с первого раза, при первом чтении, трудно разобраться, что к чему. По сути дела, Алле играет с читателем – играет, учитывая психологию чтения и тот уровень внимания, который М-Читатель может задействовать во время наивного чтения текста.