Бруня ударилась в панику, ведь за последние три месяца она только яйцами и питалась, да и мужа ими втихаря кормила.
Пришлось ей бедняге поправлять здоровье следующим незамысловатым способом. Все яйцеплоды, производимые ее супругом, а точнее его безумными разноцветными и разношерстными подопечными, носила Брунхильда продавать на базар, причем не на обычный продуктовый, а на знаменитый мышуйский вернисаж, где собирались своего рода чудаки, понимавшие толк в диковинах, и способные заплатить за необычное яйцо вдесятеро больше, чем за куриное, даже если оно было размером меньше. А ведь бывали у Бруни яйца и размером побольше – свинячьи, например, – прямо-таки на страусиные тянули.
В общем, у супруги ученого появился неплохой бизнес, и на вырученные деньги могла она теперь позволить себе не только деликатесы, но и некоторые вещи, о которых давно мечтала.
Но поскольку на продажу уходили не только забракованные мужем яйца, но и те, эксперименты над которыми еще не завершились, между супругами начали возникать конфликты.
Памятуя о давнем синдроме хомячков, Бруня на голубом глазу плела мужу, что это сами звери и пожирают собственные яйца. Мозжечков сокрушался, повторял свои эксперименты по новой, но в тайне – подозревал недоброе.
А Бруне уже понравилось жить широко, и она даже забыла о былых надеждах на ребенка, вылупляющегося из яйца. Долгие полтора года, пройденные вместе с мужем по тернистому пути физиологической науки, научили Бруню скепсису: какие там, на фиг, детеныши! Главное, было б что пожрать.
Однако Филипп Индустриевич, как истинный ученый, разумеется, по-прежнему бредил высоким научным результатом и лекцией, прочитанной со знаменитой кафедры в Стокгольме. Поэтому он не успокоился. И в один прекрасный день перешел к предпоследнему этапу – к опыту на собаках.
Собаки в доме жили мелкие и добродушные: пудели, таксы, спаниели, болонки. Их было удобнее содержать и экономнее кормить, ну а Брунхильда тоже радовалась вытаскивая из-под ленивых добродушных сучек еще теплые кожаные яйца, которые относила на Мышуйский вернисаж.
Это могло бы продолжаться вечно, но как говорится, все тайное рано или поздно, становится явным.
Филипп Индустриечвич, имевший обыкновение работать по ночам, вставал каждое утро не рано, но вот случился у его начальника кафедры юбилей и против обыкновения на том дне рождения Мозжечков выпил – по его понятиям, немерено – граммов двести водки. Нельзя же было не уважить начальство. Ну и проснулся поэтому ни свет, ни заря от нестерпимой жажды. И, следуя из комнаты на кухню, краем глаза успел заметить, как тащит его любимая женушка его любимые яйца из собачьего гнезда…
Ничего не сказал Филипп Индустриевич. Тем более, что было ему в тот момент нехорошо. Но в глубине души отметил все природное коварство женщин.
Не прошло и двух дней, как появилась в квартире Мозжечковых…
Бруня проснулась в то утро раньше обычного. Вышла сначала на кухню, поставила чайник, а после отправилась в большую комнату, отведенную под питомник, где как всегда и собиралась разжиться яйцами на завтрак и на дневную торговлю. Но вместо привычной морды милого лохматого пуделя встретили ее огромные злые глаза черного, как смоль ротвейлера, а угрюмые брыли угрожающе качнулись в ее сторону. Бруня сделала по инерции еще один шаг. И тогда огромная сука глухо зарычала и двинулась на нее.
– Мама! – вскрикнула Бруня,
А ротвейлериха громко залаяла, но Филипп Индустриевич почему-то не проснулся от всех этих звуков. И Бруня замерла в ужасе, и собака тоже остановилась в полушаге от нее.
Тут Бруня увидела, что щенки ротвейлерихи уже вылупились из кожаных яиц, и она в один миг поняла, что это впервые, и слезы радости навернулись ей на глаза, и Бруня спросила:
– Это твои детеныши?
– Да, – сказала собака,
– И мы теперь все будем рожать яйца?
– Да, – сказала собака.
– И я? – не веря своему счастью, спросила Бруня.
– Ну, конечно, – сказала собака, и тут Бруня догадалась, что все это ей снится.
И произнесла вслух:
– Все это снится мне.
– Нет, – возразила собака.
Но теперь Брунхильда вдруг осознала, что голос раздается из-за спины, и обернулась.
Филипп Индустривечи все-таки пробудился и стоял сзади.
– Бруня, еще совсем чуть-чуть и мы победим эту проблему.
– Ты думаешь? – обессилено спросила Брунхильда.
– Я уверен, – Филипп Индустриевич обнял ее.
А страшная ротвейлериха щекотно ткнулась слюнявой мордой в ляжку и завиляла коротеньким обрубком хвоста.
