Роковые яйца - 2 - [3]

Но радость была недолгой.

Яйца хомяков беленькие, чуть крапчатые, походили на воробьиные, но ни один детеныш из них не вывелся. Грызуны не имели инстинкта высиживания и предпочли съесть легкую добычу.

Мозжечков погрузился в пучину новых сомнений, Брунхильда вновь перестала замечать его, а примерно через пару недель в доме появились кошки. Великому физиологу потребовались данные сравнительного анализа. Кошки яиц своих тоже не высиживали, но относились к ним уже более уважительно, и забрезжила надежда.

Впрочем, хомяков Филипп Индустриевич на улицу не выбрасывал. (Все-таки не мыши, а мышей он, кстати, люто ненавидел вместе с женой). И стоило немалых трудов объяснить злобному коту Василию, что хомяк Петя – это не его завтрак, а самодостаточная свободная личность и субъект эксперимента.

Меж тем научное исследование двигалось вперед семимильными шагами и примерно к новому году оно свершилось. У старой сибирской кошки Мурки, наконец вылупился из яйца первенец – дивный пушистый котеночек. Назвали его Крылатиком – ведь появился на свет как птенчик, хотя никаких крылышек, конечно же, не имел. Здоровье у экспериментального первенца было вполне нормальным. Мозжечков успел составить полное описание особи, но потом котенок бесследно исчез, внаглую покинув дом своего прародителя.

Впрочем, в этот момент Бруня все равно была в восторге. У нее замаячила серьезная надежда на собственное потомство, и она с юношеской страстью влюбилась в своего безумного мужа.

Этот бурный роман длился и на сей раз недолго, потому что Филипп Индустриевич с особым цинизмом объяснил жене, что рождение котенка из яйцеплода – это лишь первый этап серьезной работы. А дальше он, к сожалению, совершенно не представляет себе, как вводить в организм человека необходимое количество извести для образования скорлупы. Кошачий организм, закаленный на городских помойках, легко воспринимал любую дрянь – от кирпичной крошки до тяжелых металлов, человеческий же отторгал все это, и вместо яиц, во чреве матери должно было появиться все то же тоскливое недоразвитое существо в оболочке плаценты, норовящее сбросить ее при первых же схватках…

Началась затяжная серия экспериментов, посвященных поиску оптимального для человека материала скорлупы. Мозжечков бредил по ночам сложными терминами из органической химии, кристаллографии и технологии композитных материалов. Брунхильда безумно устала от всего этого и подумывала уже не только о любовнике, но и об уходе из дома просто в никуда.

Решение проблемы, как всегда, пришло к супругам за вечерним чаем.

– А почему ты уперся в скорлупу? – простодушно спросила Бруня. – Ведь есть же в природе и кожистые яйца.

– Они свойственны более примитивным формам жиз… – автоматически начал отвечать Мозжечков. Но осекся, поняв, что его жена интуитивно права.

Как всегда.

Он кинулся целовать Бруню.

Вечер закончился ночью любви, а на утро в доме появилась парочка поросят.

– Господи! – спросила Бруня. – Эти звери вырастут у нас в квартире до своего взрослого размера?

– Ну да, – успокоил Филипп Индустриевич. – Только ты не бойся, это же маленькие свинки – пекари.

– Пекари?! Откуда ты их взял? Они же стоят безумных денег.

– Они ничего мне не стоили, – спокойно объяснил Мозжечков. – Директор зоопарка по старой дружбе ссудил на время.

– Понятно, – сбавила обороты Бруня. – Но почему обязательно эти противные свиньи?

– Они совсем не противные, – возразил Филипп Индустриевич, – а дело все в том, что у свиней максимально приближенный к человеку метаболизм. Ты понимаешь, о чем я? Свиньи жрут все подряд, ну, совсем как люди. Вот поэтому материал скорлупы и надо обкатывать на них.

– А собаки? – наивно спросила Бруня.

– Собаки – тоже, но это следующий этап, – загадочно поведал Филипп Индустриевчи..

– Почему? – удивилась Бруня.

– Потому что собака – друг человека.

На это было трудно что-нибудь возразить, и тема оказалась закрытой.

А эксперимент шел себе и шел полным ходом. Похоже было, что если не к весне, то к лету переход к опытам на людях неизбежен. Меж тем, никто не финансировал работ Мозжечкова. Бруня иногда жалобно умоляла его обратиться в ученый совет института или в какие-нибудь благотворительные организации, вплоть до международных, но Филипп Индустриевич только отмахивался:

– Ты что?! Нельзя , они же украдут у меня идею, и кому тогда достанется «нобелевка»? Какому-нибудь Васе Пупкину, двадцать лет протиравшему штаны в московском кабинете Академии наук? Никогда! Я сам добьюсь всего!

Расходы на экспериментальные работы, быть может, и были не очень велики, но они были. А доходы семьи никак не увеличивались. Так что супруги Мозжечковы голодали оба, и если Филипп Индустриевич в пылу своих исследований не слишком-то и замечал материальные трудности, то миниатюрная Брунхильда, не имевшая подкожных жировых запасов, отсутствие пищи воспринимала остро и сразу. Короче говоря, с некоторых пор повадилась Бруня таскать экспериментальные яйца на кухню и делать их них различные блюда – от примитивной яичницы до гоголя-моголя и сложных салатов.

Но яиц в доме становилось все больше, в отличие от всех прочих продуктов, количество которых планомерно уменьшалось. А питаться исключительно яйцами представлялось несколько опасным для здоровья, что подтвердил, в частности, и их знакомый доктор Барбадосов. «Яйца, – сказал он, – следует употреблять в пищу не чаще чем раз в неделю по две штуки, как делают в армии – это же нормальная медицинская норма, потому что в яйцах сплошной холестерин. Слыхали, что котам и собакам чаще, чем раз в месяц не рекомендуют?»