Роковой сон - [35]

— Любовь! — Вильгельм с минуту поразмышлял над этим словом и презрительно отверг его.

— Она — моя любовь и моя ненависть, — хмуро изрек он. — Говорю тебе, я даже не знаю, люблю ли ее. Только уверен, что она — моя. Клянусь крестом, моя, чтобы держать ее в объятиях, если пожелаю, прижав губы к ее губам, или чтобы сломать — да, да! Причинить боль, раздавить, если на то будет моя воля. Она искушает и тут же отвергает меня, а я что, не мужчина? О Господи наш на кресте, все эти долгие ночи моя постель так холодна!

Рауль смотрел на эти неустанные метания взад-вперед.

— А что слышно от Ланфранка, сеньор?

— Да ничего! Он призывает меня к спокойствию, пишет о нем снова и снова. Клянусь сердцем человеческим, она будет моей, несмотря ни на что!

— Ваша милость, думаю, что архиепископ не уступит. Вы послали его в Рим, но еще неизвестно, кого отправил Можер, чтобы нашептывать в другое ухо Папы.

— Пусть Можер получше приглядит за самим собой! — рассердился герцог. — Я мгновенно могу избавиться от этого распутного лиса! Он что, хочет захватить предназначенный мне трон или для своего братца Аркуэ, или для собственного незаконного сынка Микаэля?

— Кто знает? В любом случае остерегайтесь его, ваша милость! До меня уже дошли слухи об отлучении от церкви. И что вы тогда будете делать?

— Иисусе, да то же, что и сейчас! — еще сильнее разгневался герцог. — Если Можер рассчитывает на мою доброту потому, что мы — кровная родня, то плохо меня знает. Ведает Бог, я буду снисходителен, пока смогу, но если он захочет, чтобы я был его врагом, то он этого врага получит! — Расстегнув мантию, герцог отшвырнул ее в сторону. — Относительно формальностей вся моя надежда на Ланфранка. — Он внезапно улыбнулся, как мальчишка, который все еще жил в нем, и ярость растаяла. — А что до всего остального, Рауль, я верю в себя и поэтому мы отправляемся во Фландрию.

— Хорошо сказано, — согласился Рауль, — побьюсь-ка я с Фицосборном об заклад насчет результата.

Герцог снова улегся в постель, подперев голову рукой.

— Ты наверняка выиграешь, — засмеялся он.

— А вы, ваша милость, уверены, на кого я поставлю? — пробормотал юноша.

Герцог одним махом поднялся.

— Клянусь головой моего отца, если ты вздумал сомневаться во мне!.. — начал было он, но тут же замолчал, увидев, что Рауль хохочет, и шлепнулся обратно на шкуры. — Делай как хочешь, но помни: кто ставит против меня, тот проигрывает.

Вильгельм закрыл глаза. Его голос прозвучал слишком вызывающе, чтобы хорошо знающий его человек понял, что в успехе он совсем не уверен.

Глава 2

Из трех заложников Эдгар был более всех озадачен увиденным в Руане, хотя ничем этого не выдал. Влнот, со свойственным ему легкомыслием, радовался каждому новшеству и быстро привык к жизни в городе. Хакон с любопытством поглядывал на незнакомый мир, но был еще слишком мал, чтобы размышлять о нем. Только Эдгар походил на изгнанника, одинокий среди всех этих чужаков.

Еще долгое время он вспоминал, каким ему впервые показался Руан, прекрасный город, чьи серые стены подчеркивали великолепие нормандского двора. В замке герцога, отнюдь не скромном деревянном строении, а просторном каменном дворце, были залы со сводчатыми потолками, а множество арок украшено резными барельефами. Дом Эдгара в Уэссексе, напротив, был целиком построен из дерева; внутри стены его покрывала грубая роспись, но занавеси скрывали необработанные поверхности, поэтому дом выглядел теплым и уютным, когда в него входили. Во дворце герцога тоже встречались занавеси из тканой материи, но они отличались от саксонских настенных ковров, потому что не ткались из жесткой, искусно вышитой гобеленовой ткани, которая, хотя и была богато украшена золотой нитью или блестящими красными и пурпурными шелками, но не резала глаз пестротой или резкими расцветками, какие обожали саксы. Такие ткани висели в проходах под арками, ими обивали спальные комнаты, но там, где мастера-каменщики украсили стены лепниной, никакие портьеры не скрывали их от взгляда. Эдгар привык мерить шагами отзывающиеся эхом галереи и думать, что он собственной плотью чувствует холод камня.

Что касается еды, то прошло немало времени, прежде чем он прекратил искать вареное мясо, которого жаждал. Сакс никак не мог приучить свой желудок к тому, что любили нормандцы. Ему бы хотелось видеть на своем столе жареные на вертелах окорока английских быков, а вместо этого слуги разносили журавлей, напичканных острыми пряностями; морских свиней со сладкой молочной пшеничной кашей и корицей; несъедобную, на его вкус, смесь рубленых цыплят с розовыми лепестками; желе голубиного цвета; изысканные лакомства, такие, как марципаны, украшенные фигурками ангелов, и белые пиявки, фаршированные листьями боярышника и куманикой. Даже голова дикого кабана, которую вносили под звуки труб, была приправлена так, что с трудом распознавался ее натуральный вкус.

Эдгар попробовал и королевское блюдо — павлина, сочтя его менее вкусным, нежели откормленный гусь. Он следил, как специальные разрезальщики мяса разделывают лебедей, каплунов, тушки цапель, кроликов и очень хотел, чтобы вместо всех этих изысков они бы нарезали доброй оленины или простую вареную баранину.