Роковой портрет - [31]

Но даже блаженно предаваясь розовым грезам, которые каждый влюбленный считает уникальными, я думала, куда подевалась бутылочка с мятой. И когда дом погрузился в ночь, эта мысль смыла мою радость. Постепенно и все остальные тревоги, как пчелиный рой гудевшие в голове — на какое-то время я о них забыла, — стали громче и настойчивее, и глаза Джона Клемента, с любовью смотревшие на меня, растаяли в неприятных воспоминаниях о человеке в саду, о памфлетах отца, о картинах мастера Ганса.

Уснуть не получалось. В голове царила сумятица. Меня распирала нерастраченная энергия. Нужно что-то предпринять. И я спустилась вниз, подождала, пока мастер Николас ушел к себе в комнату с мастером Гансом, и послушала под дверью. Когда раздался звук открываемой бутылки, привезенной мастером Гансом, когда они чокнулись и засмеялись, я тихонько поднялась наверх и прошла в мастерскую. У меня из головы не выходило тело Христа. Я хотела посмотреть то, что он не пожелал мне показать.

Бросив всего лишь взгляд, я поняла, каким простодушием отличался этот человек. Я сразу увидела гравюру с размахивающим буллой папой в окружении демонов. А за ней лежал фронтиспис Нового Завета на немецком языке. Я не знала немецких слов, но как-то поняла, что должно значить «Das Newe Testament»[8]. И стояла дата — 1523 год. Значит, это перевод Лютера. У меня в глазах потемнело, и прошло некоторое время, прежде чем я заметила рисунки мастера Ганса на полях, изображавшие апостолов Петра и Павла. Они были прекрасны и казались таким же «делом дьявола», как и тирады Уилла Ропера поры его увлечения ересью. Но это вовсе не значило, что отец, если он, как я боялась, действительно стал непримиримым, смолчит, обнаружив рисунки его художника, выполненные до приезда в Челси.

С одной стороны, я бы с удовольствием поговорила с мастером Гансом о том, в какого Бога он верит. Я никогда серьезно не беседовала ни с одним из новых людей (поклонник Лютера Уилл Ропер не в счет — это был просто бунт славного глупого мальчишки), и мне хотелось самой услышать, на что похож Бог, если человек верит как еретики. Но с другой стороны, слава Богу, ни я, ни мастер Ганс не завели опасный разговор. Слишком страшно. Я захлопнула папку столь же быстро, как и Гольбейн сегодня утром.

Нельзя забывать о каре, постигшей немецких купцов из Стил-Ярда за провоз еретических книг в Лондон. Мастер Ганс играл с огнем. Буквально. Разумеется, он привез свои прежние работы, чтобы показать возможным патронам в надежде получить заказы. А значит, не имеет ни малейшего представления об опасности, которая нависнет над ним, если кто-нибудь увидит его рисунки. Если наш веселый художник с открытым лицом хочет выжить здесь в наступившие нелегкие времена, его нужно спасать от него самого.

Да, мне нравилась его грубоватая прямота, и все-таки я до конца не поняла, почему решилась ему помочь. Я убрала папку под стол и навалила сверху блокноты с набросками, чтобы никто без разрешения не сумел так просто во всем этом разобраться. Потом нашла череп, поставила его сверху, а на стол кинула какой-то отрез, прикрывший и папку, и блокноты, и череп. Затем без света, стараясь никому не попасться на глаза и избежать ненужных вопросов, я пошла наверх.

И только в комнате, когда мое сердце еще билось быстрее обычного, я вспомнила, что хотела взглянуть на портрет отца для отчета Джону. Но было слишком поздно. Зная то, что я знала, мне не стоило возвращаться в мастерскую.

— Странно, что вы не вышли сегодня ночью на шум, — сказал мастер Ганс.

Он продолжал меня рисовать и не сводил опухших глаз с наброска. Судя по всему, ночь с мастером Николасом оказалась долгой и, наверное, он даже не заметил, что его работы лежат под столом.

— Шум? — переспросила я.

— Ваша сестра упала с лестницы. — Он посмотрел на меня. — Может быть, выпила много жидкости. Это не очень хорошо, учитывая ее положение.

— Я ничего не слышала. — Мне стало не по себе. Должно быть, я слишком увлеклась письмом или заснула. — Вы имеете в виду Елизавету? Она не спустилась к завтраку.

Мастер Ганс кивнул. И вдруг меня осенило, куда делась несчастная мята. Необходимо ее вернуть. Я не сказала Елизавете, что болотная мята не просто вызывает выкидыш. Это опасный яд, который может привести к внутреннему кровотечению и погубить не только нерожденного ребенка, но и мать. Наверное, художник заметил мою тревогу и постарался меня ободрить.

— Она подвернула ногу, но я помог ей подняться в комнату. Я как раз шел от Кратцера. Она упала с самой верхней ступеньки. Но, думаю, все будет в порядке.

— Бедная Елизавета! — Я старалась говорить легко и естественно. Я действительно не слышала ни звука — вероятно, заснула. — Вы простите меня, мастер Ганс? Я бы хотела забежать к ней на пару минут, посмотреть, как она.

Она ничком спала на кровати, дыша столь же легко и естественно, как я пыталась говорить с мастером Гансом. Я не стала будить ее, но пошарила под кроватью. Она все-таки ее украла. Увидев, что бутылочка полная, я вздохнула с облегчением, запрятала ее обратно в сундучок, тщательно заперла его и забрала ключ.