Роковой портрет - [115]

— Посмотрите. Вот что я думаю. Вы должны мне помочь.

— Да дайте же мне что-нибудь выпить в конце концов! — слабо рассмеялся Кратцер, не принимая всерьез энтузиазм младшего товарища и даже не взглянув на рисунок. — Мне так лучше думается.

Гольбейн подавил раздражение и глубоко вздохнул. Кратцер сиял от беседы с умными людьми и от удовольствия, что смог помочь другу. Он не понимал: настоящая работа еще и не начиналась.

— Хорошо, — сказал Гольбейн, сделав несколько глубоких вдохов и призывая все свое терпение. Он подошел к двери и нетерпеливо окликнул мальчишку. — Принеси нам пару пирогов и пива. — Затем вернулся к Кратцеру и посмотрел на грубый набросок: де Дентвиль слева, де Сельв справа, а между ними заставленная предметами этажерка. Уже темнело, даже в этот долгий июньский вечер, и набросок казался серым и нечетким. Он зажег свечу. — Смотрите внимательно, Николас, пока совсем не стемнело. — Он чуть не умолял ученого. — Сейчас все принесут.

К его необыкновенной радости, астроном наконец сосредоточился, серьезно кивнул и опустил голову, внимательно изучая рисунок.

Когда мальчишка, спотыкаясь, поднялся по лестнице и поставил перед ними еду, они уже были полностью поглощены работой. Художник и ученый склонились над грубым столом, где лежал карандашный набросок и громко тараторили по-немецки. Мальчишку они не заметили. Еду тоже. Он вышел из комнаты, качая головой. Правду говорят про иностранцев: нервный, непредсказуемый народ; даже монетки не дали.

— Если вы хотите изобразить Страстную пятницу, вам придется позаимствовать кое-какой великопостный церковный инвентарь в часовне Брайдуэлла, — очень быстро говорил Кратцер. — Сейчас июнь, они не будут возражать. Мы могли бы взять, например, завесу, которой на Страстной неделе покрывают распятие, и повесить ее позади этажерки. Может быть, этого будет достаточно.

Гольбейн кивнул, переключившись с главной цели на эту практическую деталь.

— Можно расположить ее так, как она висит под конец Tenebrae, — подхватил он мысль Кратцера.

Tenebrae — «тьма» — обряд, совершающийся в среду, четверг и пятницу Страстной недели. Священник постепенно гасит в церкви все свечи. В пятницу, самый мрачный день, когда все свечи погашены, священник постепенно снимает с распятия наброшенную на него зеленую завесу, и начинается обряд поклонения кресту. С босыми ногами он на коленях приближается к кресту и целует его подножие, за ним следуют миряне. Это поклонение, или, как называют его в Лондоне, «подползание» к кресту, символизирует погребение Христа. Крест омывают водой и вином и до рассвета воскресенья помещают в символический склеп — ящик или ка-кую-либо нишу в церкви, — а затем, согласно обряду, с него в ознаменование чуда этого дня откидывают завесу. Если изобразить завесу так, как она располагается в конце Tenebrae, слегка откинутой, чтобы из глубокой тени выступало распятие, зрители непременно поймут мысль художника. Гольбейн чуть не рассмеялся от удовольствия, но тут же взял себя в руки.

— Но мне нужно кое-что еще, — притворно-строго сказал он, огляделся, заметил пиво, с удивлением посмотрел на него, сделал большой глоток и перевел дыхание. — И здесь мне можете помочь только вы. Я хочу, чтобы вы установили на астрологических приборах время и день, о которых мы говорим. Самый мрачный час: четыре часа пополудни, когда Христос умер на кресте. — Кратцер кивнул, давая понять, что это несложно. — И еще я хочу, чтобы вы показали мне, как изобразить на картине влияние всех небесных тел в этом году, в этот день, в этот час, полторы тысячи лет спустя.

Кратцер отставил кружку, причем на верхней губе у него запузырились забавные усы из пены, и посмотрел на художника. Гольбейн и не думал смеяться. Лицо астронома ничего не выражало. Он думал только о поставленной перед ним задаче.

— Вы что, хотите составить гороскоп на этот день? — задумчиво спросил он.

В принципе гуманисты не верили в гороскопы, но Томас Мор, а до него Пико делла Мирандола так яростно и остроумно обвиняли поклонников астрологии в суеверном безумии, что, наоборот, напомнили многим о предсказаниях. Кратцер, подобно большинству, интересовался астрологией. Гольбейн помнил об этом по совместной давней работе: по королевскому заказу они сооружали подвижной астрономический потолок со множеством астрологических символов. Он не удивился улыбке Кратцера. Астроном взял рисунок и приказал:

— Карандаш.

Быстро, левой рукой он набросал на рисунке символы, знакомые каждому астрологу: квадрат, вставленный в него углом второй квадрат, а внутри второго квадрата — третий, снова под углом. Стороны третьего квадрата оказывались в два раза меньше сторон первого. В результате получалось двенадцать секторов, обозначающих двенадцать астрологических домов, находясь в которых, планеты оказывают свое благоприятное или неблагоприятное влияние.

— Вам придется прибить с этой стороны еще деревянную планку, — бормотал Кратцер, немного ужав крайний сектор. — Если не возражаете, мы поместим распятие прямо напротив квадрата гороскопа. — Гольбейн кивнул. Конечно, Кратцер прав. Неосторожно помещать Христа в центр астрологический карты. Кратцер грубо чертил асцендент и начинающийся от него первый дом — линия горизонта на временной отметке карты. Отправной точкой служила шпага де Дентвиля. — Смотрите. — Кратцер нацарапал на линиях какие-то знаки. — Вот здесь стояли главные планеты. Я намечаю пока лишь по памяти. Потом сделаю точнее. Но я об этом уже думал. Именно это я имел в виду, когда говорил, что небеса предупреждают. — Гольбейн придвинулся поближе. Он не понимал. — Сейчас я скажу вам кое-что важное. Асцендент в самом начале Весов. — Кратцер указал на значок. — Во втором градусе. Первый градус — воин; его изображают в виде мужчины с дротиком в каждой руке. Второй градус — клирик, мужчину изображают с кадилом. Говорят, Христос родился, когда асцендент находился во втором градусе Весов. В такие периоды на уме у людей религия и борьба. Теперь Юпитер. Юпитер ассоциируется с Христом — это самая мощная и самая благодетельная планета. Видите, где он? — Палец астронома сполз на нижнюю сторону квадрата. — Здесь внизу, в третьем доме, в аспекте ко второму градусу десцендента, в низшей, темной точке; самое неблагоприятное положение, хуже быть не может. И наконец, Сатурн. Планета нищеты и злобы. Вот здесь. Палец пополз вверх. — В девятом градусе Рака, вверху, почти в центре неба. В зените, как раз в то время, когда планета Христа опустилась в самую нижнюю точку. — Он поднял глаза и слегка склонил тощее лицо, ожидая похвалы. — Самые темные влияния, — весело прибавил он. Гольбейн смотрел, кивал. В голове его роились мысли. — Хотя много чего еще можно сказать.