Роковое наследство - [14]

— А кого же убивали?

— С тех пор, как он спелся с Финниганом, — Джойс не услышал заданного вопроса, — для них не осталось ничего святого. Беспробудное пьянство с утра до ночи, поношение Господа и слуг его, проститутки и карты! Как часто я старался предостеречь Скрогга, но он только смеялся надо мной и говорил, потешаясь: «Прежде чем черти уволокут меня в ад, я отпишу вам, святым братьям, треть своего имущества, и вы вызволите меня из ада своими молитвами!»

— А кому он оставил деньги?

— Да кто же может это знать наверняка! Он развлекался тем, что очень искусно натравливал всех друг на друга. Одного на всех остальных и всех сразу на одного. Чуть не каждую неделю составлял новое завещание, и все ради того, чтобы позлить своих родственников. Однажды он вдруг придумал оставить деньги клубу собаководства, а другой раз — завещать все какому-то клубу придурков в Дублине. В него принимали только тех, кто трижды разводился. А то еще какому-то горе-музыканту Невину, обретающемуся в Дрогхеде.

— Ну а кому же они достались в конце концов?

— Представьте себе, что моя сестра, которая заработала все эти деньги своим неустанным трудом, получит только половину.

— А другую половину? — невинно поинтересовался Дьюит.

— Трем дочерям. Говорят даже, что он спрятал где-то самое последнее завещание, по которому им вообще все достанется. Но Господь Всемогущий этого не допустит! Не забудьте написать в газете. В священном писании сказано: «Ни одна пылинка не упадет помимо воли Божьей». И Его воля была на то, чтобы старшая из этих трех девок погибла в петле. Она уже не раз пыталась покончить с собой другими способами, но на этот раз ей удалось.

Дьюит, который делал вид, что пишет, насторожился.

— Что? Она уже пыталась покончить с собой?

— С тех пор как заболела, что тоже не случайно, она пыталась отравиться то ядом, то газом.

«Так вот откуда записка», — подумал Дьюит. Энн написала ее, замышляя самоубийство, а кто-то спрятал записку у себя и вчера положил на стол. Такую возможность Дьюит сначала не учел. И сразу же услышал от шорника еще одну новость.

— Если бы весь капитал оставался в руках моей сестры, бедняжки Алисы, дело бы не дошло до такого позора. Но Скрогг был совершенно безответственным человеком и с детства позволял девчонкам делать все, что угодно, и все им сходило с рук. Вот они и стали тем, чем стали, — овцами, не достойными быть в стаде Господнем. Разве можно осуждать мою сестру за то, что она, тяжелобольная и почти неподвижная, предпочла уход посторонних людей, лишь бы не оставаться с дочерьми? Что она вообще не захочет ничего знать о них и будет опротестовывать раздел имущества? Она благочестива и предана святой римской церкви, ей достаточно пришлось выстрадать, — продолжал Джойс, взяв в руки острый нож и пробуя лезвие пальцем.

Дьюит же думал о том, почему миссис Скрогг решила опротестовать завещание, хотя ей и так досталась половина. Она ненавидела своих дочерей, любимиц отца, и мысль, что может обнаружиться еще одно завещание, по которому ей достанется только обязательная доля, была для нее непереносима.

Взглянув на застекленное изображение Христа на стене, которое издали отсвечивало, как зеркало, Дьюит увидел выражение лица шорника (тот полагал, что на него никто не смотрит). В стекле не отражался взгляд фанатика. Глаза смотрели хитро, расчетливо, как у шпиона, живущего под прикрытием искусно возведенной легенды, — так удобнее изучать и разгадывать окружающее.

Но Дьюиту стало неуютно не только из-за выражения лица хозяина. Было в комнате еще что-то угрожающее, но неразгаданное. Он прищурился и постарался сосредоточиться, не отвлекаясь на голос Джойса. В его сознании промелькнул ряд отрывочных картин. Он увидел большое зеленое пастбище, стадо коров, резвящихся телят, много овец, а среди них — такого бреда у него еще не было — крокодила. Шкуры на стенах ожили по воле его фантазии, свиная голова в щелочном растворе хитро ему подмигнула и подняла уши, как бы прислушиваясь.

«Когда забивают такую бестию, она визжит так, что лопаются барабанные перепонки», — вдруг подумал Дьюит. Потом, непонятно отчего, он увидел внутренним взглядом латиноамериканский нож мачете и понял! Это был тот остро заточенный нож, который Джойс держал в жилистой руке с синими прожилками, это от его ударов столько следов на развешанных кожах! Когда забивают бычка или свинью, то делают один удар, а не десяток в живот, в бок, в спину, да еще поворачивая при этом лезвие, отчего шкура резко теряет стоимость. Тот, кто способен на такое, безумец или садист.

Но кто это делает? Неужели этот праведник?

Дьюит встал, вынул бумажник и протянул Джойсу фунтовую купюру.

— Все, что вы мне рассказали, чрезвычайно интересно. Сердечно вам благодарен. Какие прекрасные вещи вы тут делаете! — Он показал на незаконченный портфель. — Мне нужна хорошая дорожная сумка, вы делаете такие?

— Все, что вам угодно. И очень качественно. Не то, что в городе, где платят за любую халтуру.

— Мне хотелось бы из телячьей кожи, такого цвета, как эта вот. — Дьюит поднял одну из кож и посмотрел ее на свет. — Вы сами дубите кожи?