Роковая кукла - [2]

— Он оступится и сломает себе шею, — сказал я, не беспокоясь особенно, если так и случится.

— Он очень крепко держится, — отметила Сара, — да к тому же Тэкк помогает ему.

Я завороженно наблюдал, как они спускаются по трапу, как монах управляет ногами слепого, как помогает ему найти ступеньку, когда тому случается ошибиться. Слепой, — твердил я себе. — Слепой, а с ним вольный монах и женщина, любительница большой охоты — ничего себе компания для погони за дикими гусями, для поиска человека, который, возможно, вовсе не человек, а нелепая легенда. Я, должно быть, сошел с ума, — говорил я себе, — взявшись за подобное дело.

Джордж и Тэкк наконец спустились, и монах, взяв слепого за руку, повернул его лицом к городу. Сара была права относительно его глупого вида. Лицо Смита расплылось в блаженной улыбке, и это выражение в сочетании с его вялой и безучастной фигурой казалось просто неприличным.

Сара слегка тронула слепого за руку.

— Вы уверены, что это то самое место, Джордж? Вы не ошибаетесь?

Блаженство на лице слепого сменилось иступленным восторгом, наводящим страх.

— Ошибки нет, — пролепетал он, его писклявый голос снизился от волнения. — Мой друг здесь. Я слышу его, и благодаря ему, я вижу. Как будто я могу протянуть руку и коснуться его.

Он вытянул толстую коротенькую ручку, словно хотел нащупать что-то перед собой. Но то, что он хотел тронуть, существовало только в его воображении.

Я прав — судя по всему, это безумие. Безумно считать, что слепой человек, слышащий голоса — нет, не голоса, а один единственный голос, — способен провести нас через тысячи световых лет, сначала к галактическому центру, а потом за его пределы, в неизведанную область, на планету, известную ему одному. Всегда находились люди, которые слышали голоса, но до сих пор мало кто обращал на них внимание.

— Здесь город, — объясняла слепому Сара. — Огромный белый город, а деревья — выше города, они уходят вверх и вверх на мили. Это то, что вы видите?

— Нет, — ответил Джордж, весь зачарованно обратившись в слух. — Нет, я вижу не это. Я не вижу ни города, ни деревьев, он набрал воздух. — Я вижу, — сказал он, — я вижу…

Джордж попытался найти слова, но в конце концов сдался. Он размахивал руками, и его лицо морщилось от усилия поведать нам о том, что он видит.

— Я не могу объяснить вам, — прошептал он, — я не могу подобрать слова, я теряюсь в мыслях.

— К нам идут! — сказал монах Тэкк, показывая на город. — Не разобрать, что там происходит… Какое-то мерцание. Как будто что-то движется.

Я всмотрелся и действительно заметил мерцание. Но разглядеть что-либо еще было невозможно. Где-то там, у подножия городской стены ощущалось волнение, неотчетливое движение и блеск.

Сара смотрела в бинокль, потом она передала его мне, стянув ремень с плеча.

— Что вы думаете об этом, капитан?

Я приблизил бинокль к глазам и начал настраивать его до тех пор, пока не засек движение. Сперва я увидел передвигающееся пятно, оно медленно увеличивалось, потом распалось. Лошади? Я был изумлен. Как ни странно, но это были именно лошади. К нам скакали белые лошади — ведь если здесь и есть такие животные, то они, конечно, должны быть белыми! — и, к тому же, очень забавные лошади. Они бежали необычно, не так, как бегают лошади, они двигались неустойчивым аллюром, забавно раскачиваясь.

Когда они приблизились, я смог лучше разглядеть их. Это действительно были лошади. Настоящие лошади — изысканно стоящие уши, изогнутые шеи, раздутые ноздри, и даже гривы, хоть и неподвижные, но как будто вздыбленные ветром. Подобные изображения обычно помещают на календарях, где лошади застывают навеки в позе, выбранной для них художником. А их ноги? Нет же, не ноги, заметил я. Совсем не ноги, а полозья. Две пары полозьев — передняя и задняя, и когда лошади бежали, они поочередно касались ими земли — то раскачивались на передней, более узкой паре, то на задней.

В недоумении я опустил бинокль, передал его Саре и продолжал наблюдать за приближающимися лошадьми. Их было восемь, и все они были белые, похожие друг на друга так, что их нельзя было различить.

Сара убрала бинокль.

— Карусель, — сказала она.

— Карусель?

— Вот именно. Такая хитрая механическая штуковина, на ярмарках, или карнавалах, или в луна-парках.

Я отрицательно покачал головой.

— Я никогда не был в луна-парке. Но когда я был ребенком, у меня был конь-качалка.

Восемь лошадей стремительно приблизились и постепенно остановились. Даже на месте они продолжали слабо раскачиваться вперед и назад.

Стоящая впереди лошадь начала вещать на межкосмическом жаргоне. Этот язык уже существовал, когда человек более двадцати веков назад появился в космосе. Он был составлен из терминов, фраз и слов, выбранных из сотни различных языков и в конце концов превратился в подобие тарабарщины, но при его помощи существа, не похожие друг на друга, все же получили возможность общаться.

— Мы — лошади-качалки, — сказала лошадь. — Меня зовут Доббин, и мы пришли, чтобы забрать вас с собой.

Пока Доббин говорил, не дрогнула ни одна частица его тела. Он просто стоял перед нами — уши стоймя, точеные ноздри, развевающаяся на несуществующем ветру грива. У меня даже сложилось впечатление, что слова, которые он произносил, исходили из его ушей.