Роковая дама треф - [106]

– Нет! – в ужасе закричал Оливье. – Нет, молчи, умоляю тебя! Когда-то я спас тебе жизнь – спаси и ты мою, не выдавай меня де Мону, не рассказывай, что я обо всем догадался! И… и прощай, Анжель! Считай, что меня уже нет в Кале!

И Оливье стремглав кинулся прочь по окраинным улицам, мгновенно скрывшись из виду.

* * *

Нотариус только руками развел, когда, воротясь, увидел Ангелину в растерянности – и в полном одиночестве.

– Странно! Мне казалось, что у молодого человека есть голова на плечах, а он убежал от своего счастья. Ну, кого боги хотят погубить, того они лишают разума. Мне теперь не до него. Надо поторопиться. Но сначала – вот. – Он подал Ангелине узел. – Зайди в карету и переоденься. – Увидев, как взлетели в недоумении ее брови, пояснил: – Мы отправляемся в плавание не на пассажирском пакетботе, как бывало некогда. Опасности ждут нас, и если кто-то следит за нами, пусть же он потеряет наш след здесь, около этой кареты!

Ангелина послушно отправилась переодеваться. Потом ее примеру последовал де Мон, а снятые с себя вещи они тщательно упаковали в чемоданы – и оставили на месте. Ангелина несколько раз печально оглянулась, жалея о новых платьях, особенно об одном – очень красивом, синем, сшитом из запрещенного контрабандного муслина; потом вспомнила, что в Англии отец с матерью не замедлят приодеть ее как подобает, – и утешилась, и более не оглядывалась, и вскоре неопрятный старик в громоздком, обветшалом парике б la Louis XVI (в провинции их еще носили!) и скромная барышня в неприглядном платье и уродливом чепце, полностью скрывавшем волосы, быстро шли по улицам Кале, приближаясь к пристани.

Город показался Ангелине небольшим, но чрезвычайно многолюдным. Это была протестантская провинция – очевидно, из-за близости к Англии, – так что убогая одежда здесь не бросалась в глаза, напротив, роскошное платье вызвало бы любопытство и неодобрение. Двухэтажные дома тоже показались ей убогими и невзрачными. Воздух же был напоен сыростью и морской солью, которая щекотала и раздражала ноздри. Ангелина дернула плечами – ни за что на свете она не согласилась бы здесь жить!

Она думала, что муж поведет ее на пристань, однако им предстояло дождаться вечера, а потому они зашли в трактир. Есть ей не хотелось – слишком уж досадовала она на то, что время отчаливать еще не настало, – но, когда сели за стол, прекрасная рыба и свежие морские раки показались ей отменно вкусны. Де Мон спросил вина («Du meilleur!» [105] – приказал он, значительно подняв палец), и они с Ангелиною выпили по бокалу какой-то розовой кислятины – за удачу.

Наконец стемнело. Ангелина сидела как на иголках и была ошеломлена, когда нотариус, поднявшись, повел ее не на улицу, а в пустую кухню, да хоть бы вывел через какую-то заднюю дверь, нет – подвел к очагу и жестом приказал залезть в него.

Очевидно, на лице Ангелины столь красноречиво выразилось воспоминание об Ивашечке, который просит Бабу Ягу показать, как лучше забраться в печку, чтобы изжариться, что нотариус и повар враз захохотали, и нотариус влез в очаг первым. Только тут Ангелина разглядела, что огня в нем нет и в помине, более того: пепел был серым, холодным, слежавшимся, будто прошло немало дней с тех пор, как пользовались этой печкою. Муж нетерпеливо махал ей из темного зева, открывающегося на месте задней стенки очага, и Ангелина, мысленно перекрестившись, подобрала повыше юбку, хотя уж ее-то не жалко было запачкать, и полезла в печку – правда, без лопаты.

Ход из очага только сначала казался крысиной норой, а потом он расширился, и де Мон помог Ангелине пробраться в округлую тесноватую комнатку со сводчатым потолком, без окон, с затхлым воздухом. В комнатенке чадно горела маленькая свечка.

– Не бойся, – ласково сказал супруг, показывая Ангелине ларь, на который можно было присесть, – мы здесь долго не задержимся.

– Да я и не боюсь, – нервно передернула она плечами. – Мама мне рассказывала, что ей однажды пришлось скрываться в подземном убежище, откуда был выход в какой-то трактир, – и тоже через печку.

– Она тебе рассказывала? – оживился нотариус. – Я прекрасно помню то место. Мы его оборудовали вместе с твоим отцом (его тогда звали Ночной Дюк) и графом де Сент-Юзефом. Причем Сент-Юзеф, который прежде был контрабандистом…

– Граф – контрабандистом?! – изумилась Ангелина.

– Графский титул и поместье он себе купил, отправив на тот свет какого-то ростовщика, а до этого был и контрабандистом, и вором, и наемным убийцей, – так вот, Сент-Юзеф видел этот трактир в Кале, не раз пользовался им, чтобы принять из Англии контрабандный чай или отправить туда кофе. Вот он-то и подсказал идею убежища, дверь в которое замаскирована очагом. Но там было грандиозное укрытие: длинные коридоры, мощные, плотно закрывающиеся двери, а здесь – всего лишь нора, хотя, по словам маркизы, вполне надежная. В этой стене, – он небрежно махнул в сторону ясно различимого отверстия, грубо забитого досками, – есть запасной ход на другой конец города, в трактир почтового двора, но тамошний хозяин не одобрял занятий хозяина нашего трактира, очень боялся, грозился на него донести, а потому ход заложили. Ничего, мы выйдем отсюда, как и вошли, и очень скоро. Видишь ли, хоть я наверняка знаю, что вслед нашему шлюпу не будут стрелять с берега, ибо моя миссия официально подтверждена подписью императора, все-таки лучше, чтобы английские шпионы – а их в Кале как ракушек на дне морском! – не прознали о нас и не обеспечили нам «горячий» прием на том берегу. Ведь истинно лишь то, какими мы приедем в Англию, а не какими оставляем Францию.