Рокоссовский. Терновый венец славы - [17]

— Мангула при Кан Си сопсем-сопсем ослабали.

— Почему они ослабли?

— Кан Си много думай, и лама их ослабали.

— Это интересно.

Рокоссовский услышал любопытную точку зрения. Одно из важных политических соображений Китая — это управление Монголией посредством буддизма. Угроза неотвратимого возмездия за грехи обуздала их неуемную свирепость. А буддийское чувство милосердия истребило в монголах страсть к убийству.

Глава пятая

1

В боях во время конфликта на КВЖД Кубанская бригада показала превосходные боевые качества. Ее командир Рокоссовский за годы, прошедшие со времени окончания гражданской войны, многому научился, а богатый военный опыт, смекалка позволяли достигать в бою самых оптимальных результатов.

В конце декабря 1929 года бригада оставила Китай и была переведена в Читу. В это время среди командиров Красной Армии продолжался оживленный спор о возможности применения кавалерии в будущих военных конфликтах. Рокоссовский признавал роль артиллерии и танков в современном бою (несколько десятков танков участвовали в Чжалайнор-Маньчжурской операции). Он видел в них решающую силу в будущей войне. Он также считал, что конницу списывать еще рано.

В своих «Выводах и пожеланиях по рассмотрению боевых действий, проведенных 5-й отдельной Кубанской кавбригадой» ее командир писал:

«Действия в конном строю при борьбе с китайской армией наших дней, конные атаки являются одной из наиболее частых форм боя».

Рассматривая все стороны применения кавалерии и ее взаимодействия с другими родами войск, Рокоссовский напоминал: «Действия частей бригады в конном строю (конные атаки) имели место в течение всех трех дней операции и себя оправдали, так как конными атаками противнику был нанесен наибольший ущерб».

Бригада размещалась в старых из красного кирпича царских казармах. После боев и многоверстных переходов она приводила себя в порядок. Бойцы и командиры чистились, чинили обмундирование, мылись в бане. Через неделю бригаду было не узнать — она представляла собой стройное и организованное соединение.

В начале 1930 года командующий Дальневосточной армией Василий Константинович Блюхер направил в бригаду делегацию Коммунистического интернационала. Он объяснил Рокоссовскому мотивы: Кубанская бригада одна из лучших и у вас есть что показать.

«После приема у Блюхера, — вспоминает председатель делегации Зенон Новак, — мы посетили части, которые возвратились из района боевых действий. Мы с волнением и с восхищением приветствовали героических красноармейцев. В памяти осталась особо приятная встреча с кавалеристами. Их молодой, стройный командир, когда узнал, что я поляк, обратился ко мне, к моему удивлению, по-польски. Представился — Рокоссовский».

Константин Рокоссовский соскучился по родному языку, по родине, и делегация вынуждена была задержаться более чем на час, чтобы удовлетворить любопытство командира бригады. Он подробно расспрашивал своего земляка о том, как живет польский народ, Варшава, о районе, где прошло его детство, о мосте Понятовского, который он облицовывал своими руками.

Вскоре командир бригады получил в Чите квартиру и уже собирался перевезти туда жену и дочку, но не успел осуществить свою мечту — Рокоссовский внезапно получил назначение в Белорусский военный округ на должность командира дивизии. 7-я Самарская кавалерийская дивизия, которой предстояло командовать Рокоссовскому, дислоцировалась в районе Минска. В послевоенные годы ее возглавляли прославленные командиры: Н. Д. Каширин, Г. Д. Гай, Д. Сердич. Дивизия подчинялась 3-му кавалерийскому корпусу, которым командовал С. К. Тимошенко, будущий маршал и нарком обороны СССР.

Юлия Петровна — дитя Забайкалья, простодушно верила, что лучше ее родины на свете нет. Поэтому известие о переводе в Белоруссию она восприняла с грустью. Ей жаль было расставаться с большой дружной семьей, с отцом, матерью, которые ее часто посещали и помогали чем могли.

Рокоссовского это назначение удивило. Ведь он давно свыкся с мыслью, что его служебный удел — Дальний Восток. И все же через три дня они собрались в дальнюю дорогу. На Читинском вокзале их провожал Петр Иванович; в валенках, в меховой шапке, в овчинном тулупе он был похож на старинного русского купца. Перед отходом поезда он взял на руки свою любимую внучку, прижался: к ней колючей бородой и неуклюже смахивая набежавшую слезу, сказал:

— Живите, детки, дружно. Не успеешь и глазом моргнуть, глядишь, а на пороге старость. Берегите внучку… Может быть, я ее больше не увижу…

— Увидимся, папа, мы обязательно еще увидимся, — проговорил с дрожью в голосе Рокоссовский, глянув на плачущую жену.

— Дедуленька, мы будем и к тебе и к бабушке приезжать, — сказала Ада.

Мороз в это утро был таким жестоким, что воробьи замерзали на лету. Забайкальская лютая стужа злилась вовсю. Казалось, что все вокруг: дома, деревья, провода, бесснежные сопки, — все покорилось морозу, застыло.

Рокоссовский, держа на руках Аду, стоял рядом с женой, по щекам которой катились горошинки-слезы, и смотрел в окно. Поезд, сердито пыхтя, набирал скорость. Петр Иванович стоял на перроне и махал рукой до тех пор, пока последний вагон не скрылся в холодном синем мареве.