Роккаматио из Хельсинки - [30]

Священник провел с ним час двадцать две минуты. О чем они говорили, известно лишь отцу Престону и Всевышнему, ибо подобные встречи строго конфиденциальны и регламентированы этическим кодексом.

Периодический контроль показал, что Кевин, с вечера очень возбужденный, всю ночь не сомкнул глаз. Он безостановочно расхаживал по камере или, вцепившись в решетку, смотрел в окно.

В шесть ноль-ноль ему вновь было предложено повидаться с отцом Престоном. Кевин согласился, но, едва дверь открылась, предпринял попытку бежать. Отец Престон получил удар в лицо. Охрана водворила Кевина в камеру и заперла дверь, однако он требовал встречи со священником. Отец Престон был готов с ним побеседовать. Меня уведомили об инциденте, и я, подозревая Кевина в злоумышлении, распорядился, чтобы беседа шла через зарешеченное дверное оконце. Всему есть предел. Разговор длился три минуты. О теме его известно лишь отцу Престону и Всевышнему, ибо подобные встречи строго конфиденциальны и регламентированы этическим кодексом.

В шесть пятьдесят в сопровождении дежурного наряда я вошел в камеру, чему Кевин пытался препятствовать, заклинив дверь одеялом, просунутым между створкой и полом. Он стоял возле окна и громогласно требовал оставить его в покое. Ваш сын был бледен, возбужден и чрезвычайно агрессивен. Невзирая на его безумолчный крик, я, зачитав приговор к смертной казни, в соответствии с законом вынесенный здешним правомочным судом, объявил, что уполномочен привести его в исполнение. На мой вопрос, ясна ли суть происходящего, Кевин ответил отрицательно. Я все повторил, но он твердил, что ничего не понимает. Вновь заподозрив злоумышление, я попросил его следовать за мной, однако получил отказ. Как ни печально, возникла яростная потасовка, в которой конвоирам пришлось прибегнуть к насилию, но, заверяю Вас, лишь в мере, необходимой для обуздания строптивца.

Неистовое сопротивление, продолжавшееся и в коридоре, при виде виселицы перешло в безумство.

Доктор Лоу заверил Кевина в безболезненности процедуры, что соответствует действительности, но вряд ли Ваш сын его слышал.

В медицинской карте значилось, что Кевин курит, однако я воздержался от предложения последней сигареты. Известив, что у него есть минута, дабы собраться с силами, я также воздержался от предложения присесть. Кевин так буйствовал, что конвоирам пришлось повалить его на пол.

Через минуту я справился, желает ли он произнести последнее слово или передать какое-либо послание, для чего удалил кляп, но ответом был поток брани.

Я попрощался, однако без рукопожатия, поскольку руки Кевина были связаны.

Мистер Ротуэй и конвоиры втащили Кевина на помост, поставив его точно над люком. Мистер Ротуэй натянул капюшон на его голову и накинул петлю. До самого конца Кевин буйствовал.

В семь ноль четыре люк раскрылся, и Ваш сын, Кевин Барлоу, почил без мучений.

Поверьте, я разделяю Вашу скорбь.

Искренне Ваш

Гарри Парлингтон,

начальник исправительного учреждения Кантоса.

ГП: йм

Вариация смерти № 760

Уважаемая миссис Барлоу.

В соответствии с законом «О свободе информации» я, начальник исправительного учреждения Кантоса, хочу известить Вас о том, как Ваш сын, Кевин Барлоу, претерпел казнь через повешение, к каковой был приговорен за совершенные им преступления.

На последний ужин Кевин заказал грушу. Однако не съел.

А также отверг услуги отца Престона, взамен попросив перо и бумагу. Ему выдали шариковую ручку и пятьдесят линованных листов.

Периодический контроль показал, что вечером и ночью Кевин был спокоен. Он расхаживал по камере; вцепившись в решетку, смотрел в окно; писал, примостившись на полу и используя койку, как стол. В час четырнадцать ночи попросил еще бумаги. Ему выдали сто листов.

В шесть ноль-ноль ему вновь было предложено повидаться с отцом Престоном, но он опять отказался.

В шесть пятьдесят в сопровождении дежурного наряда я вошел в камеру: сидя на полу, Кевин писал. Он был заметно бледен и очень спешил. Прежде чем я вымолвил хоть слово, он взмолился дать ему еще толику времени, дабы закончить. Слева от него высилась внушительная кипа густо исписанных листов. Я спросил, сколько времени ему нужно. «Чуть-чуть, — ответил он. — Еще три страницы». В подобных ситуациях я наделен правом поступать по собственному усмотрению. «Известите, как закончите, но поторопитесь», — сказал я. Мы вышли из камеры, оставив его одного.

В семь восемнадцать Кевин позвал нас. В сопровождении дежурного наряда я вошел в камеру; вцепившись в решетку, он смотрел в окно. На койке высилась аккуратная пачка листов. Ваш сын был бледен, но спокоен. Поблагодарив за отсрочку, он попросил большой конверт, за каковым я делегировал охранника. Зачитав приговор к смертной казни, в соответствии с законом вынесенный здешним правомочным судом, я объявил, что уполномочен привести его в исполнение. На мой вопрос, ясна ли суть происходящего, Кевин ответил утвердительно. Я попросил следовать за мной. Прижав к груди бумаги и конверт, он вышел из камеры.

Я возглавлял нашу маленькую процессию, конвоиры ее замыкали; на ходу Кевин упаковал листы и запечатал конверт. При виде виселицы он испуганно ойкнул и крепче прижал к груди свою ношу, каковая, похоже, его успокоила.